Бред какой!

В темноте раздался вздох и неразборчивое бормотание — этомама произнесла во сне какую-то фразу на непонятном языке, на языке сна.

Нет, это невозможно.

Тот человек был рыжим, худым и очень высоким, а ИльяАртурович — плотный, среднего роста и лысый, как колено.

«Ну и что? — отвечала мне маленькая девочка, которой ябыла двадцать лет назад. — С тех пор прошло много лет, он вполне могпоправиться и облысеть…»

И стать меньше ростом?

«А вот это как раз очень понятно: маленькой девочке всевзрослые кажутся очень высокими… особенно если взрослый наваливается на нее ипытается задушить…» — это уже я, взрослая, пытаюсь рассуждать логически.

Мама снова что-то пробормотала во сне, как будто участвовалав моем споре с самой собой.

Самое ужасное, что я даже ей ничего не могу объяснить.Потому что тогда, двадцать лет назад, мы с Сашкой ничего ей не рассказали. Исейчас она мне просто не поверит. И надо ли объяснять? Мама не поймет, аостальным это неинтересно. Моя личность вообще никому не интересна — некрасиваязакомплексованная старая дева…

«Все так, — соглашается мой рассудительный взрослыйголос, — ты терпеть не можешь ездить в метро, ты ненавидишь, когда кто-тостоит к тебе вплотную, едва почувствовав знакомый запах, ты впадаешь в панику,потому что ощущаешь себя семилетней девочкой, на которую напал маньяк. Но ведьэто правда, то, что случилось двадцать лет назад в старом заброшенном доме,тебе не приснилось. Это только Сашка посчитала тогда, что ты все придумала,просто отмахнулась от твоих жалоб, чтобы не влетело от матери. Но теперь, вовзрослом состоянии, ты ясно представляешь себе, что если бы не тот сторож, тотебя не было бы в живых… Однако не слишком-то он смахивал на ангела, ну да чтоговорить, видно, я другого и не заслуживала…»

Я усмехнулась и села на кровати, свесив ноги.

Было-то все это было, да вот только что потом со мной стало?Три раза я умирала от страха, почувствовав в метро тот самый запах. Случайнопочувствовав. Мало ли кто там был — в толкотне и давке? Но вот сегодня я воочиюувидела человека. И боюсь его, как того маньяка, который двадцать лет назадедва не задушил меня.

— Нет, это просто не может быть он! — говорю я наэтот раз вслух. — Этого не может быть, потому что не может быть никогда!Он — серьезный, значительный человек, большой начальник… и — лопата, кирпичнаякрошка, заброшенный дом, руки на горле маленькой девочки? Бред, бред и еще разбред! Я схожу с ума!

Мама заворочалась, обеспокоенная моим голосом.

Я замолчала, легла, укрылась одеялом до самого подбородка и,отбросив все попытки заснуть, стала думать о своей жизни, начиная с того дня,двадцать лет назад…

Тогда мама так ни о чем и не догадалась. Через некотороевремя соседний дом сломали окончательно, и грузовики увезли мусор. Потом вырыликотлован и построили на том месте новый красивый дом с красной крышей. Я пошлав школу, страшные воспоминания являлись уже не так часто. Отец приходил всереже, потом вообще перестал ходить, потому что у мамы появился мужчина — лысый,солидный Михаил Иванович. Мне он не нравился, с некоторых пор я вообще бояласьнезнакомых мужчин. К нам с сестрой он относился подчеркнуто равнодушно, простоне замечал. Через некоторое время Михаил Иванович пропал — вернулся к жене, какехидно объяснила мне Сашка, подслушавшая материн разговор с тетей Галей.

Затем был мужичок попроще, слесарь из ЖЭКа, где мамаподрабатывала бухгалтером, не помню, как его звали, этот ночевать не оставался,только чай пил целыми вечерами. Потом слесарь умер от неудачно прооперированнойязвы — оттого и пил только чай, а не водку, в этом вопросе нас просветиласоседка.

Следующего ухажера мама выгнала, потому что Сашканажаловалась, что он лапает ее в темном коридоре. Сестре в ту пору исполнилосьшестнадцать лет, и она была потрясающе хорошенькой, это все признавали.Мальчишки обрывали телефон, во дворе не раз вспыхивали драки из-за нее, учителяженского пола ее люто ненавидели и часто вызывали маму в школу. Училась сестрадействительно плохо, нахально утверждая, что ей это ни к чему.

Мама много работала и неустанно пыталась найти себе спутникажизни, причем делала это исключительно назло отцу, как выкрикнула сестра ейкак-то в пылу скандала. На моей памяти это, пожалуй, был единственный случай,когда мать ударила Сашку по лицу, обычно она на все ее бесчисленные выкрутасытолько махала рукой. До меня же вообще никому не было дела, хотя старшие изамечали, что девочка нелюдимая и нервная. Это они еще не знали, какие мнеизредка снятся сны… Но мама тоже отмахивалась — что, мол, вы хотите, ребенокрастет без отца…

А потом в дело вмешалась бабушка. Она возникла в нашей жизникак-то совершенно неожиданно — поменяла квартиру из другого города. До этого мымало общались, какая-то у бабушки была давняя распря с отцом. Теперь отца внашей жизни не стало, и бабушка взяла ее, эту жизнь, в свои твердые руки.

Прежде всего она отругала мать за легкомыслие и Сашку залень. Потом приступила ко мне. Но, поглядев на меня внимательно, приумолкла изаговорила об общем обмене. Мы выедем из коммуналки, мать сможет спокойноработать, потому что бабушка будет присматривать за детьми. При этом Сашкаскорчила такую рожу, что мне стало смешно.

Однако бабушка не бросала слов на ветер. Она живо обменялавсю нашу наличную жилплощадь на трехкомнатную квартиру в спальном районе. Послечего сама, собственными руками, отремонтировала кухню и прихожую. С Сашкой онавоевала неустанно и добилась того, что сестра окончила школу с довольно приличнымиотметками. Меня же бабушка записала в бассейн, откармливала витаминами и дажесводила к невропатологу. Тот больно стукал меня по коленкам, мял спину и едване сделал ребенка косоглазым, заставляя следить за своим кривым, желтым отникотина пальцем. Потом выписал какие-то таблетки, от которых я засыпала дажена уроках. Но кошмары сниться перестали.

Те два года я вспоминаю с нежностью. Бабушка будила меняутром не криками и звоном будильника, а легонько щекоча за ушком. Она стояла уокна, махая мне рукой, пока я не скрывалась за поворотом. Так приятно быловозвращаться домой в теплую квартиру, где с кухни доносились запахи пирожков(бабушка считала, что я слишком худа, и кормила мучным и сладким).

Всех Сашкиных парней бабушка отвадила сразу же, так чтоникто не торчал в квартире, в прихожей не валялись грязные кроссовки, меня невыгоняли из нашей с сестрой общей комнаты, и, вернувшись, я не находила на еепостели воняющие чужим потом простыни.

Через два года бабушка умерла — просто присела на диван передохнутьи не встала. По прошествии нескольких месяцев сестра спешно вышла замуж, едвадождавшись положенных восемнадцати лет. Она была беременна от того самого ВовкиМальцева, что увивался за ней с двенадцати лет. Он был старше ее на три года,уже отслужил в армии и вернулся. Молодые поселились у нас, поскольку Вовкинамать тетя Зина Сашку на дух не выносила, говорила, что на ней пробы ставитьнегде и что, пока ее сын служил на границе в далеком Таджикистане, Сашка тутшалавила, как только можно. Тут она, конечно, перегибала палку, потому что в товремя еще была жива бабушка, и Сашка при ней ходила шелковая.