– А сколько времени? – сонно спросила Валя.

– Почти одиннадцать.

– Одиннадцать!? Всё проспала, у меня ж приём! – ахнула Валя.

– Тем более приём проспала. Парк «Красная Пресня» знаешь?

– Нет.

– Справа от входа большой каменный туалет, слева – большой каменный ресторан. В одном из них я тебя жду. Угадаешь, в каком, приз в студию! Целую крепко, твоя репка!

И бросила трубку. Валя потянулась, встала, распахнула занавески и залюбовалась видом. Всё это снова выглядело понарошку, как вся её жизнь последнего времени. Позвонила Маргарите, соврала, что срочно вызвали на съёмку.

Привела себя в порядок, запихнула кораллы и тёплое коралловое платье в сумку, которую Горяев обозвал «кошёлкой», напялила шляпку с низкими полями и сбежала по лестнице в фойе. Сидевшая за столиком вчерашняя горничная вскочила и заулыбалась.

– Доброе утро, Валентина Владимировна! Виктор Миронович уехал ни свет ни заря на совещание. Будить вас не велел. Завтрак сейчас подам, потом водителя вызову.

– Не надо. Спешу.

– Тут ни метро, ни автобуса, как доберётесь? – распереживалась горничная.

Валя вышла за высокий каменный забор, прочитала на нём табличку «Улица Косыгина», по другую сторону шоссе желтела знакомая стена «Мосфильма». Весенний утренний воздух казался влажным, деревья поблёскивали пробивающимися листочками.

Валя остановила проезжающую машину, пока ехала, чуть подкрасилась. Вошла в ворота парка «Красная Пресня» и наткнулась на обещанные Адой большой каменный туалет справа и большой каменный особняк слева. На вывеске особняка красовалась надпись «Санта Фе».

Поражая размахом и оформлением, ресторан «Санта Фе» занимал всё здание. Потолки в залах, через которые провели Валю, были деревянными, полы – каменными, стены – розовыми, колонны синими, да ещё и тёмная мебель под старину.

Тихо играла латиноамериканская музыка, и обстановка напоминала бразильские сериалы, которые так любит мать. Рудольф сидела за столиком с обильно жестикулирующей и обильно накрашенной блондинкой её возраста, и обе походили на героинь бразильского сериала.

– Кухня, как бы, мексиканская, испанская, европейская, – предупредила Ада. – Рекомендую фахитос или стейк из акулы.

– Чай и булочку. – Валя опасалась, что снова подсунут морских гадов. – Маковой росинки с утра во рту не держала.

Ада пошелестела страницами меню, щёлкнула пальцами и крикнула официантке:

– Чайник с бергамотом и кесадилья с «пико де гальо».

– Я – Лариса Смит, – представилась блондинка с каким-то кошачьим акцентом. – Занималась в Америке медийным покрытием.

– Таких, как Лариска, в России днём с огнём не найдёшь. Со следующей съёмки креативит «Берёзовую рощу», – расшифровала слова блондинки Ада.

– Креативит? А что это? – насторожилась Валя и увидела, что мёртвая от пластических операций физиономия Ларисы вытянулась.

– Креативный, Лебёдка, это, как бы, творческий, изобретательный. Смекалистый, короче. Все рекламщики теперь так говорят. Лариса будет придумывать передачи, – объяснила Ада.

– У вас удивительное лицо. Просто фолтлес для ведущей, – произнесла Лариса, уставившись на Валю.

– Такое лицо надо заслужить, – кивнула Ада, и Валя поняла, что Лариса не имела в виду ничего плохого.

– Мир теперь в руках креативщиков, а передача – только звено в дискурсе цикла, – Лариса подняла к ушам руки со сложенными указательным и средним пальцами, покрытыми мудрёным тёмно-зелёным лаком. – В России телевидение чёрно-белое, в Америке поля шире. Россиянин смотрит телевизор так, что хочет его то прижать к груди, то разбить на кусочки. Американец смотрит иначе. Если ему нравится, восхитится. Если не очень, скажет, «это интересно», если мимо, скажет, «это сложно»…

– И что? – Валя не поняла, к чему она клонит.

– Американское телевидение апломбнее, сложнее и многослойнее, – снова взмахнула Лариса руками, чуть не опрокинув стакан с соком.

– Да ладно, сложнее! Два притопа, три прихлопа. Мне-то лапшу на уши не вешай, они и мира не видели, – перебила её Ада.

– Большинство американцев не выезжает за границу, – почему-то с гордостью объявила Лариса и стала ожесточённо резать странное блюдо в тарелке. – Потому что в любом американском Диснейленде есть египетские пирамиды, Эйфелева башня и прочие артефакты.

– Куда им что-то аутентичней Диснейленда? – усмехнулась Ада.

– Не надо смеяться над страной, не поняв её менталитета, – возразила Лариса. – Великая американская мечта – работать, работать, работать и стать Рокфеллером. Великая русская мечта – лежать на печи, а потом жениться на царской дочке. Американцы живут в рамках энергосберегающей философии рационализма.

– Если лежать на печи и жениться на царской дочке, сбережешь гораздо больше энергии, – заметила Валя, пытаясь запомнить слово «аутентичный» и узнать его смысл у Вики.

Официант принёс ей большой глиняный чайник, чашку с блюдцем и красивую лепёшку с розеткой приправы. Лепёшка оказалась вкусной, а приправа – невыносимо острой.

– Зато в Америке нет коррупции и блата, – добавила Лариса, поливая своё странное блюдо странным соусом.

– Держите меня семеро! – воскликнула Ада. – Когда сынульку пихала учиться, кого только не смазала «русскими сувенирами» на крупную сумму. В ваших университетах, как бы, зарезервированы места для детей профессоров и бывших выпускников. И главный вопрос в анкетах: «Кто из ваших родственников закончил наш университет?»

– Это защита национальных интересов, – кивнула Лариса и снова подняла по два пальца к ушам.

– Так и у нас защита, когда генерал – сын генерала. Лар, я тебя до Америки знала как облупленную, и Смита твоего одноклеточного знала как облупленного, – напомнила Ада. – И чё ты домой припёрлась, если в Америке так шоколадно?

– Хорошо там, где нас нет. А Смит та ещё сволочь, я прожила с ним по-всякому, – неожиданно призналась Лариса без всякого акцента, но тут же встряхнулась, возвращаясь в прежний образ. – Отсмотрела ваши передачи. Старомодно, чугунно, лишено воздуха времени, и я готова его туда закачать.

– Закачивай! – согласилась Ада.

– Новую передачу креативим с глобалистски планетарного ракурса. Про конференцию о СПИДе в Уганде, – объявила Лариса.

– В Уганде??? – застыла Рудольф с вилкой на весу. – Нашего тебе мало?

– Ваш СПИД – провинциально и плоско. Уганда – это масштабно, это политкорректно, это разрыв шаблона. – Лариса закончила со своим блюдом и принялась за десерт. – В «Берёзовой роще» не было ни одного чёрного, а без них уже ничего не снимают.

– Гуталином намажем? – скривилась Ада.

– Возьмём в посольстве. Не бывает темы, под которую не найти лакшери-героя.

– Посольства пробашляют передачу? – оживилась Рудольф.

– Сейчас важнее лицо проекта, уход от поверхностной эклектики, андеграундной оптики и дремучей византийщины, – заявила Лариса.

Валя не поняла ни слова.

– Рейтинги и так бешеные, а деньги в России длиною в полгода, дальше никто не знает, что будет. Лучше про грипп – аптеки бабла насыплют, – засомневалась Ада.

– Смотрите, сидит Валентина со своим удивительным лицом и печально говорит: «В обстановке нескрываемого пессимизма завершилась в столице Уганды Кампале международная конференция по СПИДу…» – предложила Лариса. – А?

– Что-то в этом есть, – прищурилась Ада.

– Кого в России интересует СПИД в какой-то Уганде? – запротестовала Валя. – Самим бы выжить.