меня вновь начали мучить кошмары. Я никак не мог привыкнуть к тому, что ты далеко и что я сам отступился от тебя. Я должен был, но не хотел привыкать и сопротивлялся, как мог, а сопротивляясь, лишь усугублял проблему.

Кошмары наваливались на меня, стоило мне закрыть глаза. Моя мать с ножом в руке, алые пасти виселиц, одной из которых в жертву досталась ты, поругание толпы в день ритуала дождя, презрение отца, страх братьев, смерть Му и Ван Ын, залитый кровью, – всё это лишало меня рассудка ночь за ночью, видение за видением…

Я не знал, куда деться от поглощающей меня с заходом солнца тьмы, пока однажды не оказался на берегу лесного озера, на которое наткнулся случайно, возвращаясь с рудников, где добывали камень для строительства. Заночевав там, я впервые спокойно спал. На траве, под звёздным небом Корё…

Мне снилась ты, Су. Такая, какой я оставил тебя во дворце: в одежде придворной дамы, с невыразимой печалью в глазах, но живая и невредимая. Ты стояла на берегу нашего озера и говорила мне: «Я буду ждать вас, Ваше Высочество…» А на твои плечи падал то ли новогодний снег, то ли дождь из осенних листьев, то ли лепестки отцветающей вишни…

Когда я проснулся и осознал, что впервые за долгое время спал, и спал без изматывающих кровавых сновидений, меня озарила догадка: всё это случилось благодаря запаху диких трав, озёрной воды и цветущего лотоса – твоему запаху, который убаюкивал меня и врачевал душевные раны.

С тех пор я перестал сопротивляться себе самому и больше не гнал твой образ из мыслей. А ещё я приходил к тому озеру так часто, как только мог, чтобы думать о тебе, дышать тобой, спокойно спать и видеть тебя во сне…

***

Чонджон сходил с ума.

Шёл 948 год – третий год его правления, и ни для кого не было тайной, что король Корё безумен. Он начал слышать голоса вскоре после смерти десятого принца и его жены, и министры даже во время официальных приёмов замечали, как Чонджон вдруг начинал в панике оборачиваться, словно искал кого-то, и, думая, что его не слышат, в ужасе бормотал себе под нос, без конца повторяя одно и то же: «Брат, позволь нам уйти! Пожалуйста, брат!»

Неслучайно на четвёртый день после казни изменников он вдруг потребовал, чтобы во дворцовом храме провели обряд упокоения, хотя до этого сам исступлённо кричал, запрещая похороны и поминовение брата с невесткой.

Минуты просветления его рассудка вспыхивали всё реже, скрываясь в пелене помешательства, которое со временем становилось всё очевиднее и острее.

Во дворце поговаривали, что Ван Ё повредился головой ещё тогда, при падении с обрыва. И это было весьма недалеко от истины. Ведь неслучайно Ван Шик Рём так долго прятал его в своём поместье, сам король то и дело жаловался лекарю на головные боли, а придворная дама Хэ не успевала заваривать ему травяной чай с ромашкой и мятой, остужавший его пылающий разум.

Получив от Бэк А письмо с тревожными новостями, Ван Со принял решение вернуться в Сонгак, несмотря на то, что доложить ему было нечего: дворец в новой столице до сих пор не был достроен. Но тринадцатый принц настоятельно просил его приехать.

К тому же, после двухгодичного отсутствия домой вернулся Чжон. Отправившись защищать границы, он поклялся не возвращаться во дворец, однако уступил просьбам обеспокоенной матушки. Он со своей армией разгромил войско киданей, принеся мир на север Корё, и стал великим генералом. Но королева Ю звала его не ради того, чтобы поздравить – её план был иным, и, догадываясь об этом, Бэк А умолял Ван Со приехать, опасаясь новой бури во дворце.

Стоя перед дверями личных покоев Чонджона, где он молился в этот час, Ван Со убедился в том, что опасения брата не были беспочвенными: изнутри доносился звон ритуального колокольчика и мычание короля, прерывающееся визгливыми криками его матери.

– Ваше Величество! Примите же решение! – убеждала сына королева Ю. – Назовите Чжона наследным принцем. Он будет поддерживать вас! Ваше Величество! Вы слышите меня?

– Матушка, – отвечал ей глухой заторможенный голос Чонджона. – Кого вы видите во мне? Я человек или свинья? Для вас я не сын, а кабан, которого вы хотите принести в жертву ради трона! Все вокруг жаждут моей смерти. И вам я был нужен только ради получения власти.

«А король не так уж и безумен», – вскользь подумал Ван Со, слушая прерывистый смех Чонджона, эхом отдающийся от стен и потолка просторной комнаты.

Внезапно за дверью стало тихо, и в этой подозрительной тишине отчётливо прозвучал голос короля, в котором не было ни тени помешательства или недавнего сумасшедшего смеха:

– Чжон хочет взойти на трон? – громким шёпотом, похожим на змеиное шипение, осведомился Чонджон.

Решив, что ждать дальше не стоит, Ван Со толкнул дверь и вошёл внутрь.

Не обращая на него внимания, король вновь схватился за колокольчик и, утонув в очередном приступе дикого смеха, заявил, глядя куда-то поверх головы Будды, невозмутимо взиравшего на него с пьедестала:

– Раз вы так боитесь упустить власть, наследным принцем станет Со! Они ведь оба ваши сыновья! – и Чонджон захохотал, в упор глядя на мать, которая в ужасе отшатнулась от него, больше не пытаясь скрыть свои истинные чувства.

– Безумец! О чём ты говоришь? – взвилась она в гневе, игнорируя присутствие среднего сына. – Мы обсудим это позже.

И королева Ю бросилась вон, задев Ван Со краем своего роскошного одеяния и обдав его густым запахом пионов, давно забытым, но от этого не менее тошнотворным и удушающим.

Чонджон посмотрел ей вслед на редкость ясным, спокойным взглядом и, ухмыльнувшись, бросил Ван Со:

– А ты во многом можешь пригодиться…

Сказав это, он тут же закрыл глаза и вновь начал раскачиваться, барабаня в перевёрнутую жестяную миску и терзая колокольчик.

Ван Со молча наблюдал за этим, размышляя о том, как изменился его наглый и самоуверенный старший брат за минувшие два года. Его лицо осунулось, глаза запали и воспалились, а зрачки то и дело исчезали за веками, придавая Чонджону сходство с грубо сделанными статуями Будды в бедных деревенских храмах. Но, в отличие от Будды, король не был безмятежен и недвижим. Безумие завладевало им всё больше. А это значило, что цель Ван Со оказалась близка как никогда.

Он вернулся вовремя.

Пока он так думал, стараясь не