***

Чхве Чжи Мон бежал, запинаясь о неровные плиты церемониального двора, сам не зная, куда он пытается успеть, ведь всё уже случилось.

Об этом ему красноречиво поведало мёртвое лицо Ван Со и его обнажённый меч, на котором стыла, засыхая, кровь десятого принца.

Увидев звездочёта, Ван Со скривил рот в мрачной усмешке.

– Чжи Мон, – заговорил он чужим, треснувшим голосом. – Я думаю, мне придётся превратиться в дикого зверя. Укусить руку, что меня кормит, и самому стать хозяином. Обезумевшим волком. Потому что выбора у меня просто нет. Теперь – точно нет.

По бледным щекам Ван Со катились слёзы, но взгляд был суровым и твёрдым, и Чжи Мон понял, что время пришло: четвёртый принц наконец-то принял решение, пусть и не осознавая, какую цену в итоге ему придётся за это заплатить.

А над дворцовой площадью раскатами грома, слышными одному лишь астроному, гремела клятва: «Я, Ван Со, стану правителем Корё!»

Только теперь Чжи Мон в полной мере осознал, что это такое – ненависть.

Он стоял на коленях, одной рукой опираясь о дощатый пол веранды, а другой цепляясь за выглаженную ветром и временем колонну – свою единственную опору, и смотрел, как на опустевшем дворе возле тел Ван Ына и Сун Док сидят на земле Хэ Су, Ван Чжон и генерал Пак, недвижимые в своём горе, будто изваяния Будды.

А перед внутренним взором астронома разворачивалась недавняя картина, которую он не застал, но в этом не было нужды: он и без того всё видел.

Видел, как Сун Док, защищая беспомощного десятого принца, в одиночку расшвыривает дворцовую стражу – опытных, матёрых воинов в доспехах с боевыми мечами. Как Чонджон, склонив голову, с искренним интересом наблюдает за всем этим с верхней галереи в окружении министров и телохранителей. Как Ван Со, появившись будто из ниоткуда, пытается заслонить собой обречённого младшего брата…

Чжи Мон смотрел – и ненавидел их всех! Всех, кто заставил его быть здесь и смотреть, не вмешиваясь, когда надо, и влезая, когда его об этом не просят. Всех, кто присутствовал на жестокой замедленной казни невинного мальчишки, которого угораздило родиться принцем во влиятельной семье и не умереть во младенчестве, что было бы для него самым лучшим подарком Небес. Всех, кто обрёк на смерть Ван Ына – такого юного, красивого, доброго, бестолкового и только-только научившегося любить…

«Жизнь коротка и быстротечна», – сказал перед смертью король Тхэджо.

Как же больно, что десятый принц так этого и не понял, отталкивая своё счастье по глупости, упрямству и неверию, лишив себя и свою жену пусть и немногих, но солнечных дней взаимной любви, которые в итоге превратились в единственную ночь, проведённую ими в объятиях друг друга накануне смерти…

Неужели Корё стоило того, чтобы их жизни, трепетные и юные, как весенняя трава, превратились в мёртвые камни в основании великого государства на благо прогресса и истории? Ведь Ван Ын и Сун Док едва начали постигать вкус и смысл всего сущего!

Насколько же это всё дико, бессмысленно и жестоко, святые Небеса!

Взглянув на небо, Чжи Мон скривился и перевёл дыхание. Его душа просто разрывалась на части.

Как же он всё это ненавидел! Но больше всего он ненавидел себя.

Честно. Глубоко. Истово.

Ненависть, не изведанная им ранее, не понятая, не прочувствованная до конца, сейчас струилась по его венам, стучала в висках и слепила глаза и разум. Чжи Мон упивался этой ненавистью, умывался ею, будто кровавыми слезами, и смотрел.

Он смотрел на Ван Со, чьё выражение лица в хищном оскале безумного смеха было абсолютно диким. И чувствовал всем своим бессмертным существом адскую боль, сжиравшую изнутри четвёртого принца.

Чжи Мон закрыл и вновь открыл глаза, возвращаясь в настоящее.

Он смотрел на генерала Пака, который баюкал на руках мёртвую дочь – единственный смысл своей непростой и полной нескончаемых сражений жизни – и говорил, ни к кому не обращаясь:

– Как-то я сказал ей, что тринадцатый принц очень красив, а четырнадцатый принц хорош в боевых искусствах. Я предлагал ей выйти замуж за одного из них, но эта упрямая девчонка выбрала десятого принца, ведь он же её первая любовь… – генерал горестно усмехнулся и вновь почернел лицом. – Знай я наперёд, не допустил бы этого. Хотя… Будь ей известна их судьба, она всё равно бы за него вышла. Если что-то задумает, то уже не отступит.

Генерал невидяще посмотрел на Хэ Су и спросил:

– Скажите мне только одно: мою дочь принц сильно любил? Мою Сун Док?

– Сильно, – прошептала Хэ Су. – Очень сильно. Они любили друг друга.

– Это хорошо, – сквозь слёзы улыбнулся несчастный Пак Су Кён. – Тогда я рад. Этого хватит… Прости, Сун Док, твой отец больше ничего не может для тебя сделать.

И он заплакал и засмеялся одновременно, обнимая Сун Док, как живую.

А Чжи Мон, глядя на него, чувствовал себя виноватым в этой смерти, которая, как и многие другие, калёным железом отпечатывалась на его совести.

Он смотрел на Ван Чжона, рвавшегося из рук Хэ Су, что не давала ему броситься вслед за четвёртым принцем и покарать его за смерть Ына, в которой Ван Со был совершенно не виноват.

– Не надо, пожалуйста, не надо! Остановитесь! – рыдала Хэ Су, цепляясь за рукав Ван Чжона. – Ван Ын сам этого хотел и молил об этом… Вы не должны винить принца Со. Ему сейчас тоже тяжело…

Чжи Мон не выдержал и отвернулся.

Если бы у него оставались силы и мужество, он бы вышел из своего укрытия и приблизился к этим несчастным, которые были ещё живы, но умирали сейчас от горя на его глазах. Однако ничего этого у него не осталось.

И Чжи Мон просто сидел, спрятавшись за колонну, которая скрывала его от горюющих, но не могла спрятать от самого себя. Он сидел, не в состоянии пошевелиться, и ненавидел.

Святые Небеса, как же люто он себя ненавидел!

***

Этот поистине чёрный день всё тянулся, никак не желая раствориться в закате, словно ещё не всю кровавую дань собрал с притихшего к вечеру дворца. Но вот наконец солнце рухнуло за вздыбившийся горной грядой горизонт, и Ван Со остался один в темноте.

Он стоял на балконе башни, тщетно пытаясь не думать о том, что случилось.

Сегодня ночью он не