– Он сразу сможет воспользоваться шестьюдесятью годами опыта. Он станет первым человеком, помнящим о двух жизнях сразу!

Роза не прятала в себе грандиозных амбиций в отношении нашего гениального ребенка.

– В двадцать лет он уже будет великим мудрецом. А что, если вот так и получаются Моцарты? Он просто был реинкарнацией другого поразительного музыканта, а родители это сразу же поняли.

Пьянея от счастья, мы наперебой рассказывали друг другу о его замечательном будущем.

Мы уже позабыли о самом ребенке, как вдруг Фредди-младший словно окатил нас ледяным душем. Он бросил авторучку Фредди-старшего и потянулся к более привлекательному ярко-оранжевому фломастеру.

Затаив дыхание, мы следили за ним. Он швырнул часы и медальон Фредди в стенку и схватил голубую одноразовую зажигалку и плитку шоколада в золотой обертке. Ну это уже никуда не годится. Мы уставились на своего сына, будто он был незнакомцем. Продолжением какого-то типа, которого мы и в глаза-то не видели!

Роза попыталась утешить нас и саму себя, уверяя, что этот человек все равно должен быть кем-то хорошим, раз он приземлился в таком славном доме, как наш.

И все же, увы, это не был Фредди, и ребенок внезапно показался нам… как сказать?.. совершенно посторонним. Нас обманули. Подсунули обычного ребенка, очередной кинокадр кармической ленты, которую до сих пор никто не смотрел. Отпечаток еще одной жизни не святого, а просто человека.

Нам казалось, что мы усыновили сироту из Кореи или что нам подменили товар.

Нет, какой подлый трюк! Между тем малютка сам себе разрешил съесть шоколад и размазал его по всей мордочке. Роза подхватила его на руки и с отвращением понесла мыть.

Вечером, лежа в кровати, мы закатили друг другу скандал. Роза упрекала меня, что я слишком поторопился назвать младенца Фредди. Теперь он будет вечно таскать за собой на цепи чугунное ядро той жизни, которая ему не принадлежит!

С внезапной злостью, которой я сам от себя не ожидал, я возразил, что виновата она сама. Ведь в своем животе она соорудила эту «машину». Не в моем. Опыта у нее нет, вот и получился такой ребенок! Она в бешенстве отшвырнула одеяло и объявила, что всегда была уверена, что шансы и так были один на миллиард. «Один шанс на миллиард найти настоящего Фредди… Что же ты мне раньше не сказала?» – огорчился я.

Она все еще была в расстроенных чувствах, но в то же время нельзя забывать, что это наш ребенок, рожденный от ее генов и моих. Почему бы позднее из этого не выйти чему-нибудь хорошему?

– Может, пора признать, что у слепца были точно такие же шансы и таланты, что и у всех других людей? – полушутя спросил я.

Роза взорвалась. В конце концов, это о ее сыне мы говорим, и, как всякая мать, она будет отстаивать его клыками и когтями. Никогда еще я не видел ее такой сердитой. Захлебываясь словами, она бросала мне в лицо упреки за все мои старые ошибки. Она обвиняла меня в отсутствии инициативы, в вечной покорности Раулю, нехватке характера, неспособности противостоять матери и брату, которые вели себя в нашей квартире как у себя дома, появлялись на ужин без приглашения, даже и не подумав, есть ли у нее время готовить, и не захватив никогда ни одного цветочка, жадины такие!

Я ответствовал в том духе, что она напрасно себе воображает, будто замечательно готовит, и что как уткнется вечно в свою астрономию, то едва-едва занимается своим дражайшим Фредди, а между прочим, это она его мать!

Одна фраза цеплялась за другую, а ведь мы даже не хотели их говорить, ни я, ни она. Наконец Роза схватила свои вещи и убежала к матери.

Я остался один на один с Фредди-младшим, который, услышав наши вопли, тоже включил сирену. Я безуспешно пытался отвлечь его любимыми игрушками, но в конце концов мне пришлось взять его к себе в кровать.

Сын тут же начал сонно посапывать, и я поплелся в гостиную, решив посидеть там тихонько, почитывая какой-нибудь триллер. Когда читаешь о чудовищных злодеяниях, собственные проблемы кажутся ничтожными, но на этот раз я никак не мог забыть, как гадко поступил с Розой и какие ужасные вещи сказал ей.

И в этот самый момент Рауль явился на танатодром и заглянул ко мне.

Он едва держался на ногах, но все-таки понял, что я был в нокдауне. Я рассказал ему про нашу сцену с женой. При этом у Рауля было довольно странное выражение лица, а затем с обычным нахальством нетрезвого человека он прислонился ко мне и объявил:

– Мишель, пришел час открыть тебе вторую правду.

В обычной ситуации я тут же зажал бы себе уши или врезал ему по физиономии, чтоб он заткнулся. Но сейчас я был сам не свой. Позабыв все обещания, сделанные своей супруге, я, напротив, стал наседать, чтобы он все выложил:

– Что-то про Розу?

– Э-э… можно и так сказать.

– Тогда говори.

Он плюхнулся на ковер, ныне освобожденный от всех напоминаний про Фредди-старшего. Я улегся на животе неподалеку, и Рауль залился глупым смехом, пуская слюни. Я сдержал в себе желание его потрясти, как грушу. Он мог сфонтанировать красным, от которого потом не отчистишь, а Роза мне этого никогда не простит.

– Ну что там про твою вторую правду? – нервно спросил я, перетаскивая своего друга на кресло.

Он икнул.

– Это… правда… про любовь.

– Про любовь! – поразился я.

– Да-с. Есть женщина, которая любит тебя и ждет.

Еще несколько холостых оборотов, но потом я раскрутил Рауля и заставил выдать связный рассказ. Оказывается, в своей прежней жизни я узнал великую любовь. Поистине Великую Любовь. Неизъяснимые минуты счастья быть рядом с чудесной женщиной. Увы, в той жизни она была бесплодна, и мы не смогли завести ребенка. Это заставляло ее страшно страдать, да и меня тоже. Однажды, погруженная в свое горе, она рассеянно переходила дорогу и ее сбила машина. Ангелы полагали, что это была одна из форм самоубийства. Как бы то ни было, я так страдал, потеряв ее, что умер от горя через пару месяцев.

Трезвея на глазах, мой друг объяснил, что если двое познают столь неслыханную любовь, но не смогут оставить после себя детей, им предоставляется право встретиться в следующей реинкарнации для исправления этой ошибки.

Стало быть, я обязан найти женщину, которая и есть моя истинная жена. Рауль знал про нее почти все. Сатана ему до-олго рассказывал…

В этой жизни мою женщину зовут Надин Кент. Американка, но живет в Париже. Наверное, я не раз сталкивался с ней на улице, но, вечно погруженный в свою танатонавтику, ее не узнавал при встрече.

– Надин Кент! – ошалело повторил я.

– Да, то самое имя, что Сатана назвал.

– Сатана – ангел зла.

– Но в его обязанности также входит забота о потерянных душах, – ответил Рауль, столь же убедительный, что и его темный собеседник из рая.