– Значит, вы друг нашего министра… – усмехнулся Бокобза и сел напротив него.

– Не совсем, – ответил Поль, – скорее, друг одного из его коллег.

– Я знаю, как ругают протекцию, привилегии и прочий блат… Оно и справедливо, разумеется, но все используют свои связи, если таковые имеются, даже люди, находящиеся в самом низу социальной лестницы, и нельзя не признать, что иногда таким образом удается найти выход из ситуации, которая из-за избытка норм и правил становится неразрешимой; что касается лично вас, то ваш рак, надо заметить, дело серьезное, и вы, конечно, имеете право на самое лучшее лечение. Кое-что я сразу хочу вам объяснить: в вашем положении потребность во втором мнении совершенно в порядке вещей, но все же это важный поступок. Вы решились на него потому, что в той или иной степени не доверяете своему хирургу?

– Не знаю, – ответил Поль после довольно долгих размышлений. – Вообще-то меня попросила это сделать жена. С другой стороны, должен сказать, что сама идея этой операции мне совсем не по душе; но я правда не знаю, что именно мне не по душе – хирург или операция как таковая; думаю, все вместе в каком-то смысле.

– То есть, насколько я понимаю, у вас возникли сомнения, – немедленно подхватил Бокобза, – и мне этого достаточно. Раз вы не безоговорочно доверяете хирургу, который собирается вас оперировать – даже если это иррациональное и необоснованное чувство, – вы не можете позволить ему вас оперировать. Вы читали “Лоскут” Филиппа Лансона?

– Нет, но я слышал о нем, он ведь был журналистом в “Шарли Эбдо”, да? И стал одной из жертв исламистов?

– Верно. Ему выстрелили прямо в лицо из автомата Калашникова, пришлось делать восстановительную операцию, то есть он оказался в ситуации, очень похожей на ту, в которой окажетесь вы после удаления челюсти. Я вспомнил его, потому что, читая книгу, хорошо понимаешь, как для него были важны доверительные отношения с хирургом; к тому же действие по большей части происходит в Питье-Сальпетриер. Почитайте, я вам очень рекомендую, это хорошая книга, хотя, должен признаться, она не слишком обнадеживает пациентов. Автор перенес уж не знаю сколько хирургических операций, десять или пятнадцать, там легко сбиться со счета; в общей сложности он провел в больнице два года. Надо заметить, что это исключительный случай, к вам это не относится. Книга написана чуть больше десяти лет назад, за это время мы добились определенного прогресса; трансплантация по-прежнему является деликатной операцией и часто заканчивается неудачей, но техника трехмерной графики и искусственные челюсти очень нам помогли.

– Хирург в Питье считает, что в моем состоянии это неприменимо: операция срочная, протез придется заказывать в США, и времени на это нет.

– Что ж, в этом вопросе я, пожалуй, не соглашусь с коллегой; у вас агрессивный рак, но малоинвазивный. Бывает, что благодаря химиотерапии удается уменьшить опухоль или хотя бы затормозить ее развитие на несколько месяцев, как раз на время, необходимое для изготовления протеза; Умон – отличный химиотерапевт, я полностью ему доверяю. Будь вы моим пациентом, я бы заказал протез прямо сейчас, а операцию запланировал бы на конец октября. Вас вполне можно прооперировать здесь, а химиотерапию и облучение проводить в Питье-Сальпетриер; более того, я вам так и советую сделать, это утомительные процедуры, и вам лучше свести к минимуму свои передвижения. Ну, я, разумеется, не хочу навязывать вам себя в качестве хирурга, решать, конечно, вам; взвесьте все спокойно и еще раз поговорите с Наккашем, он хороший врач, вам повезло.

Ему на самом деле хотелось прежде всего поговорить с Прюданс; если уж на то пошло, кого, кроме нее, действительно волнует его смерть? В какой-то степени его самого, но в меньшей, подумал он, ведь наша смерть не имеет к нам никакого отношения, Эпикур, как всегда, прав. Ладно, пока лучше в это не вникать, не сейчас, во всяком случае.

– По словам Наккаша, мои шансы на выживание оцениваются приблизительно как один к четырем, – продолжал он на удивление отстраненным тоном, он сам не понимал, откуда у него взялся такой тон.

– Да, – спокойно ответил Бокобза. – Когда затронута кость, цифры приблизительно такие. Тем не менее, учитывая отсутствие у вас метастазов и малоинвазивный характер рака, коэффициент может увеличиться, я бы сказал, до одного к двум.

– Один шанс на двоих, как в кино, да?

– Шутить ваше право, – сказал Бокобза страдальческим тоном. – С моей стороны, конечно, это было бы неуместно, но вы имеете право шутить о собственном выживании, это входит в права человека в каком-то смысле.

– У меня еще один вопрос. Я, в общем, не возражаю, чтобы мне вставили искусственную челюсть из титана, даже напротив, у меня столько проблем с зубами, что я, может, вздохну с облегчением. Но вот, если я правильно понимаю – так, по крайней мере, сказал мне хирург, – в том, что касается языка, в настоящее время никакого хорошего решения не существует.

Бокобза опустил голову и устало вздохнул, прежде чем ответить:

– Да, это правда. Мы действительно пока отстаем в этой области. Изменится вкус продуктов, речь будет затруднена. Подвижность языка в целом уменьшится.

– Нельзя ли ограничиться операцией на челюсти и не трогать язык?

Хирург невольно улыбнулся:

– Знаете, чем вы сейчас занимаетесь? Вы пытаетесь торговаться. Я бы вам посоветовал почитать еще Элизабет Кюблер-Росс. Она автор теории пяти стадий горя. Эта теория относится к нашей собственной смерти, к смерти близкого человека и, говоря шире, к любой форме горя, будь то развод или ампутация. – Он вновь посерьезнел и печально покачал головой. – Возвращаясь к вашему вопросу, ответ, увы, отрицательный. Частичное удаление опухоли не имеет смысла, это может даже стимулировать распространение рака.

– А если я откажусь от любого хирургического вмешательства? И мы ограничимся химией и радиотерапией?

– Тогда ваши шансы на жизнь существенно снизятся; с другой стороны, как знать, сделать точный прогноз невозможно. Химия сама по себе не приводит к излечению, но радиотерапия иногда, мы не знаем почему, способствует стабилизации, а затем и уменьшению опухоли, вплоть до ее полного рассасывания. Это случается редко, но случается.

– А если вообще ничего не делать, сколько мне останется?

– Месяц или около того.

Поль коротко хохотнул и внезапно умолк. Бокобза смущенно опустил голову, поднял ее через пару секунд и смутился еще больше, увидев, что по щекам Поля медленно и беззвучно текут слезы.

– У меня больше нет вопросов, доктор, – наконец сказал он совершенно спокойным голосом.

– Конечно, я бы предпочел, чтобы вы согласились на операцию… – признался Бокобза, провожая его к выходу. И за секунду до того, как Поль вышел в коридор,