больше не прикоснется, ничего больше не почувствует, больше никогда. Его сознание полностью исчезнет, и будет так, словно он никогда и не существовал, его плоть сгниет в земле – если только он не предпочтет более радикальный вариант уничтожения – кремацию. А мир никуда не денется, человеческие существа будут спариваться, испытывать желания, преследовать свои цели, лелеять мечты, но все это будет происходить без него. Он оставит слабый след в памяти людей; а потом и этот след тоже сотрется. И он вздрогнул от внезапного приступа ненависти к Сесиль и ее идиотским верованиям. Паскаль прав, как всегда: “Потом бросают горсть земли на голову – и дело с концом”.

Пока что надо поскорее поговорить с Прюданс, откладывать больше нельзя. К счастью, сегодня пятница, он плохо представлял себе, как сообщить ей это в будний день, зная, что утром ей на работу; он плохо представлял себе, как сообщить ей это и в субботу; по правде говоря, он вообще плохо представлял себе, как ей это сообщить; но куда денешься.

4

Ему удалось поговорить с ней только в воскресенье, ближе к полудню, потому что утром они занимались любовью дольше, чем обычно, и он доставил ей, он твердо в это верил, больше удовольствия, чем обычно, но ставки теперь были уж очень высоки, тут требовался бы какой-то абсолютный, теллурический оргазм, оргазм, который сам по себе мог бы оправдать целую жизнь, то есть требуется нечто, чего не существует, разве что в романах Хемингуэя, он вспомнил один на редкость дурацкий пассаж в “По ком звонит колокол”.

Он говорил долго, подробно, больше десяти минут, ничего не скрывая от нее, даже не пытаясь соврать. Она сидела поджав ноги в постели, опираясь на подушки, и слушала его, не произнося ни слова. Она не разрыдалась, да и вообще почти никак не отреагировала, лишь несколько раз странно взмахнула правой рукой, словно бессильно ударяя в пустоту, и еще время от времени вдруг начинала тяжело дышать. Когда он закончил, она помолчала еще пару минут, потом повернулась к нему и сказала очень сухо, почти враждебно:

– Тебе надо получить второе мнение. Мнение другого врача.

– Какого врача?

– Не знаю. Позвони Брюно.

– Почему Брюно? Он ничего не смыслит в медицине.

– Он же поговорил с министром здравоохранения по поводу твоего отца; они знакомы, у них хорошие отношения. Он-то должен знать, кто у нас лучший в этой области; ну, хочется думать, что министр здравоохранения кое-что смыслит в здравоохранении.

– Да, ты, наверное, права.

– Звони прямо сейчас.

– Сегодня воскресенье.

– Я знаю, что сегодня воскресенье. Звони прямо сейчас.

Он успел забыть, в каком ритме работает Брюно, но тот перезвонил ему почти мгновенно, молча выслушал его и сказал:

– Я должен поговорить кое с кем и дождаться ответов. Дай мне пару часов.

Они ждали его звонка и смотрели на канале Arte архивные показы “Воскресения Мартена”. Жак Мартен, один из грандов французского телевидения второй половины двадцатого века, превратился уже в народное достояние, им неизбежно станет и Мишель Дрюкер, даже еще быстрее, буквально в первые несколько недель после смерти.

Брюно позвонил ровно через два часа.

– Завтра в десять утра ты записан на прием к профессору Бокобзе, он лучший в Европе специалист в области хирургии рака полости рта. Он принимает в Институте Гюстава Русси в Вильжюифе. Доктор Наккаш – это ЛОР, к которому ты ходил, да? – пошлет ему твою медкарту по мейлу сегодня во второй половине дня.

Поль выехал с трассы А6 у проспекта Президента Альенде, свернул на улицу Марселя Громениля и с нее уже на улицу Эдуара Вайяна, где и находится институт.

Марсель Громениль, сын Ипполита Громениля и Жюльенны Фрюи, после получения школьного аттестата прошел трехлетнее ремесленное обучение и поступил на военную службу в кавалерию в Провене. Токарь по специальности, он 31 октября 1925 года сочетался браком с Мари Матюрен Кадоре. У супругов родился сын Бернар. Семья жила в доме номер 10 по улице Жантийи в Вильжюифе, где жена держала лавку. Работал токарем на заводе “Испано-Сюиза” в 14-м округе Парижа, в 1935 году перешел в компанию по производству авиационных двигателей “Гном и Рон” и в мае того же года был избран муниципальным советником в Вильжюифе в избирательном списке, который возглавлял Поль Вайян-Кутюрье. Совет префектуры лишил его мандата 29 февраля 1940 года за членство в компартии. Его работодатель 30 июня 1940 года заявил, что он “в исходе”[51]; вновь принят на работу 23 апреля 1941 года. Был арестован вместе со своим другом Раймоном Пезаром, когда собирался примкнуть к Свободным французским силам в Алжире, и заключен в тюрьму в Бордо, затем интернирован в Компьене и депортирован в Германию, в лагерь Ораниенбург, где и скончался в апреле 1945 года. 14 декабря 1948 года признан павшим за Францию.

А вообще Вильжюиф, которым с 1925 по 2014 год бесперебойно руководили мэры-коммунисты, долгое время считался типичным “красным пригородом”, и только недавние перемещения населения изменили расклад. Начнем с того, что там было не так много евреев[52], и коммуна, напротив, заявила о себе несколькими исламистскими терактами или попытками таковых. В январе 2015 года Амеди Кулибали, который позже принял участие в захвате заложников в супермаркете кошерных продуктов у Порт-де-Венсенн, убив там четырех человек, взорвал машину в Вильжюифе. В апреле 2015-го алжирского студента Сида Ахмеда Глама арестовали в тот момент, когда он собирался совершить теракт с применением огнестрельного оружия во время воскресной мессы в двух церквях Вильжюифа. 13 ноября 2015 года зал мэрии был подожжен в знак поддержки массового убийства, свершенного в Париже чуть раньше в тот же вечер, в результате которого погибли 129 человек. Направляясь по улице Эдуара Вайяна в сторону больницы, Поль проехал вдоль департаментского парка “От-Брюейр”, где в январе 2020 года какой-то псих, только что принявший ислам, напал с ножом на прохожих, зарезав одного и серьезно ранив двоих. Поль начинал склоняться к мысли, что лучше было поехать на метро, но во дворе больницы обнаружилась парковка, какой приятный сюрприз. Фасад, оживленный яркими разноцветными пятнами, чем-то напомнил ему здание больницы Сен-Люк в Лионе. После ПЭТ с перспективой трахеотомии и гастростомии этот фасад… Да уж, подумал Поль со смешанным чувством, он все увереннее идет по стопам отца.

Профессор Бокобза в безупречной светло-серой тройке и бордовом галстуке-бабочке под белым больничным халатом показался ему вылитым главврачом, каким его изображают многочисленные популярные фильмы и телесериалы, и Поль приободрился; всегда спокойнее, честно говоря, когда что-то соответствует стереотипу. Строгое лицо, очки в тонкой металлической оправе – все в нем в высшей степени обнадеживало, а у хирурга из Питье-Сальпетриер волосы были уж слишком длинные, а главное, подошвы кроссовок слишком толстые. Поль и не подозревал, что окажется таким конформистом старой закалки, судя по всему, это проявлялось в нем, как только