От этого ответа Рианнон чуть смягчилась:

– Доселе лишь нескольким людям оказывалась такая честь: быть допущенным в мой замок. Гордись, – Белая Королева взглянула на невестку сверху вниз, хоть и сидела немногим выше ее.

Та молча поклонилась еще раз, нисколько не ощущая себя униженной.

Или – облагодетельствованной, что, в сущности, одно и то же.

– Трудись, и в Бельтан вы с Друстом сможете занять место в нашем танце, – изрекла Рианнон.

Эссилт молча поклонилась и вышла.

Белая Королева в досаде стиснула подлокотники трона. Ей не удалось главного: заставить эту смертную почувствовать себя нищей, которой подали милостыню.

Луна за окном. Серая чернота неба, леса не видно. Только луна иногда проглянет сквозь ошметки туч.

Я шью для Друста. На Бельтан внук Рианнон должен выглядеть… да. Должен. Будет.

Я бы пожертвовала чем угодно, лишь бы шить для другого. Но ему нет дороги сюда. Или он… но нет, не верю!

Да, я сама видела, как он ворвался в мою комнату вместе с разъяренными эрлами. Да, мне не забыть, как он травил нас с Друстом псами-чудовищами. Но… это что-то другое. Я не знаю. Он не мог поверить наветам. Не мог возненавидеть меня.

Не мог.

Он знает, что я не изменяла ему.

И раз он до сих пор не подал и вести о себе – значит, на его пути препятствие, которое мне не понять.

А Рианнон молчит… и не спросишь ее.

Слышишь ли ты меня, муж мой? Быть может, ты сейчас смотришь на ту же луну и тоскуешь обо мне? Поверь мне, я не предавала тебя!

Да это ты и сам знаешь…

Марх, я буду ждать тебя. Столько, сколько понадобится…

Облака снова закрыли луну. Даже через ее свет я не могу передать весточку Марху.

Будь проклято это благоразумие! Будь проклят долг короля! Будь проклят и Аннуин, и мир людей!

Будь проклят Гвин, из-за которого я не могу помчаться за своей женой!

Будь все они прокляты!

Столько времени в напрасном бездействии… Одно утешает меня: я знаю, что Эссилт в безопасности.

Они не пускают меня в Аннуин. Они молчат: зачем слова, если я лучше лучшего знаю их и сам? Они твердят – своим молчанием, взглядами, упорным нежеланием произносить даже имя королевы: Гвин воспользуется первой же возможностью тебя одолеть. А от Гвина не уйти. С ним не справиться никому из живущих.

Они все правы.

Как я ненавижу их правоту!

Луна скрылась за тучей…

Там, в Аннуине, много прекрасных существ, способных утешить Эссилт так, что она забудет меня. Одни – дивной музыкой, другие – чарами, третьи – ласками… Там много отважных воинов и могучих чародеев, они не устоят перед ее красотой, а она… Нет, не верю.

– Да, Бранвен. Входи.

Давай поговорим. Давай молча повторим тот разговор, что ведем годами. Так Гвин каждый Самайн бьется с Гуитиром.

Да, Эссилт должна сама подать весть. Да, по этой вести я смогу выйти прямо к ней, а не блуждать в лабиринтах Аннуина. Да, мне лучше прочих известен закон Страны Волшебства: из нее выйдет лишь тот, кто сам проложит путь домой. Хоть какой-то путь. Хоть какую-то весть.

Да, я – Король Аннуина и мог бы попытаться вернуть ее сам. Но во всякий день, кроме Самайна, меня подстерегает Гвин. А в Самайн он бьется из-за своей сестры, но в эту ночь в Аннуине вообще нет дорог: найти Эссилт будет трудно, а вернуться… почти безнадежно. И я не стану рисковать ее жизнью.

Да и рисковать своей – не имею права.

Видишь, Бранвен, я выучил этот проклятый урок.

Эссилт шила – и благословляла работу за то, что она есть. За окном была непроглядная темень, но в маленьком покое свет не гас. Королеве светили малыши-фэйри, держащие на тонких тростинках огни, похожие на большие одуванчики. Эти крохотные существа сидели полукругом перед королевой, с восторгом глядя на ее работу, которую сама Эссилт считала обыденной. Другие фэйри наигрывали на маленьких арфах, иные заводили песню.

Эссилт была благодарна этим крошечным существам – за то, что они рядом. За то, что с ними тоска разлуки уходит – потому что королева не посмеет показать свою печаль никому чужому, даже таким чудесным крошкам.

И еще, конечно, она была им благодарна за этот мягкий, но отнюдь не тусклый свет. Без него бессонные ночи были бы кошмаром, а так – Эссилт шила.

Теперь, когда я сбросил то человеческое, что мне мешало, я стал отчетливее видеть всё в ан-дубно.

…Мы прошли сквозь снежную мглу, под никогда не ведавшим света небом, продрались сквозь пургу – и вышли в мир явный где-то на юге.

Похоже на Корнуолл.

Нельзя вспоминать. Нельзя. Я больше не наследник Марха. Я один из Охотников Аннуина. И только.

Перед нами был кракен. Он шевелил своими щупальцами, каждое – длиной во многие десятки миль, он сплетал их, душа и высасывая жизнь из всего живого.

Я понял сразу: рубить его щупальца бесполезно – из одного вырастет десяток новых. А стрелять – куда и во что?! – тварь прятала голову. Тогда я заставил себя увидеть это в мире людей.

Кракена не было. Кракен – морское чудище, его не может быть на земле. Для людей это были болота. Да, на много миль. Да, внушающие безотчетный ужас. Любой звук опускающегося торфа, любой крик болотной птицы казался голосом твари, обитающей в сердце топей.

Мы помчались по болоту. Нам, не-людям, эта хищная гниль не страшна.

Они видели ан-дубно и кракена… наверное. А я – топи и черного пса. Жуткую зверюгу. У нас в Корнуолле о таких говорили, что скот околевает от воя этой собаки.

Я всадил в него стрелу раньше, чем он успел прыгнуть на меня. Лоарн подскочил и срубил ему голову. Остальные добили… кого? мертвого пса в мире людей? кракена в ан-дубно? не знаю…

Одной тварью стало меньше.

– Деноален! – Андред расхаживал по своей комнате взад и вперед.

Четыре шага в одну сторону, четыре шага в другую.

Филид молча стоял у стены и смотрел в окно. На море.

– Деноален, Марх до сих пор считает Друста живым.

– Знаю.

– Это правда?! Он жив?

Филид развел руками:

– В мире живых его нет. Это всё, что мне известно.

– Так узнай больше!

Андред резко развернулся, сжал плечи друга: