– Конь – среди нас?

– Конь, бегающий с волчьей стаей, – это интересно!

– Да хоть заяц, лишь бы не отставал.

– Ты превращаешься от страха за другого, – веско сказал Седой. – И ты не боишься признаваться в своем страхе. Отлично.

Друст увидел, что почти все охотники уже на ногах. «Выступаем!» – и привычный холод в груди, и огонь по жилам, и острая смесь страха и радости.

Вожак коротко кивнул и первым выскочил из пещеры.

Там не было ничего.

* * *

День, другой, третий. Друст не появлялся, но Эссилт, к своему удивлению, была спокойна. Почему-то она твердо знала, что с ее былым возлюбленным всё в порядке.

Она бродила по лесу, собирая орехи и ягоды, но приближающаяся зима уже не тревожила ее. Королева могла подолгу застыть под дубом, гладя его морщинистую кору, или начать танцевать в березняке под шелест золотых листочков, который сейчас казался ей мелодичнее любой музыки.

Иногда она выходила на поляны, где лежал глубокий снег, какой не во всякую зиму бывает. Эссилт шла по этим белым коврам, не чувствуя холода, а однажды обернулась и обнаружила, что за ее спиной на сугробах нет ни единого следа.

Ее это не удивило совершенно.

В другие дни, напротив, она выходила из осени в лето. Пели птицы, порхали бабочки над цветущим разнотравьем… да только королева не знала здесь ни одного цветка, и ни один рисунок крыльев бабочек не был ей знаком.

Лес Муррей медленно принимал ее в себя.

А из чащи за королевой пристально следили внимательные глаза Короля-Оленя.

Мы мчались через пустоту. Под моими ногами? копытами? не было ничего. И лишь серые тени вокруг – волки Седого – придавали мне уверенности. Я старался не отстать – и было некогда бояться.

Потом мы остановились. Справа и слева блестели копья охотников Аннуина (я еще удивился, почему они блестят, если нет света). Сам я взял лук. Привычное оружие.

Потом… я не знаю этому имени… мне стало жутко настолько, что я впервые в жизни был готов бежать… прочь через это ничто – куда угодно, лишь бы…

Я не имею права бояться. А бежать – тем более.

И я выстрелил. И снова. И опять. Не знаю, во что. В свой страх.

Седой разжег костер, и в серебристо-голубом свете нечеловеческого огня проступили скалы. Скалы мира, безмерно далекого от людей. Скалы ан-дубно.

– Глотни, – сказал Вожак, протягивая Друсту флягу. – Глотни, станет легче.

– Что это было? – спросил человек, обретя способность говорить. – Мы убили его?

– Это был страх… – пожал плечами Седой Волк. – Обыкновенный человеческий страх. Или – необыкновенный. И – нечеловеческий. Какая, в сущности, разница.

– Но оно уничтожено?

– Не знаю. Может быть, ужас ан-дубно возрождается. А может быть, каждый наш выстрел, каждый наш удар просто загоняет это назад. Я не знаю.

– Кто ты, Седой? – неожиданно для самого себя спросил Друст.

– Хм… Безжалостный убийца или защитник мира людей, называй как хочешь. Это не меняет сути.

– Но почему ты бьешься против этого ужаса?

– Такова моя природа, – пожал плечами Охотник. – Почему река не течет на гору? Вот потому же и я не позволяю страху вырваться в мир людей.

– Но людям он известен…

– Думаю, ты убедился на себе: то, чего боится твой народ, – лишь жалкие отголоски этого кошмара.

Люди привыкли бояться своего страха. Люди привыкли быть рабами своего страха. В этом, конечно, мало хорошего.

Сидхи страха не знают. Что ничуть не лучше.

…Иногда мне кажется, что меня породил страх. Страх людей перед бушующим океаном иного бытия. Бытия, не имеющего ни форм, ни образов.

Сколько я себя помню, я уничтожаю то, что внушает людям страх. Если это имеет облик – я разрушаю его. Если это не имеет обличья – я бью в средоточие ужаса.

Но я сам не боюсь. Не умею.

Трудно бить того врага, которого не видишь. Я – научился. И всё-таки – без людей мне было бы много сложнее находить свои жертвы.

Редко, слишком редко в мою стаю входит живой человек. Мертвые уже не боятся – они только помнят про свой ужас. А живой обычно пугается раньше, чем я могу позвать его.

Они мчались сквозь ничто и бились, бились и мчались… Друсту скоро стало некогда ни удивляться, ни спрашивать – череда схваток с безымянным и не имеющим облика ужасом слилась воедино, на страх не осталось сил – их вообще почти не осталось. Когда враг надвигался на них – по-прежнему не имеющий обличья – племянник Марха привычно стрелял в свой страх, который уже ни шел ни в какое сравнение с самым первым. Мгновение ужаса, выстрел – и всё. Стая добивает… нечто, ей одной видимое. Потом снова скачка, бой…

…очнулся возле костра в пещере Охотника.

Воины-круитни жарили мясо. Лоарн забавлялся тем, что проводил куском дымящегося жаркого над лицом Друста.

– Отдай!

Лоарн рассмеялся:

– Самый простой способ привести человека в чувство – дать ему понюхать еду.

– Лоарн! прекрати! – крикнул Охотник, входя. – Друст с нами впервые, и он сильно упростил нам дело.

– Не злись на Лоарна, – один из круитни отрезал от туши кусок и дал Друсту.

Тот благодарно кивнул и жадно вгрызся в мясо.

* * *

…Белая Всадница снова проехала по дальнему краю поляны. Эссилт, украшавшая шалаш гроздьями осенней рябины, встала и поклонилась ей.

Она не первый раз замечала Рианнон и не задавала вопроса, почему та не хочет подъехать к жене сына.

Белая Королева скрылась за деревьями, и Эссилт вернулась к прерванному занятию. Их шалаш должен стать красивым – сейчас это важнее всего. Безумие? Мудрость? Уже зима, Друст исчез неизвестно где, а она украшает их убогое жилище вместо того, чтобы заботится о припасах…

Но в лесу, где неспешно проезжает Рианнон, подлинная мудрость ничуть не похожа на человеческий разум.

…И когда рядом на траву присел маленький фэйри, чьи крылья напоминали кленовые листья, Эссилт облегченно вздохнула: «Наконец-то».

– Привет тебе, юная королева, – сказал малыш из Доброго Народца.

«Юная?» – Эссилт удивилась и почти обиделась, но вовремя поняла, что этот фэйри может только выглядеть крошкой с детски наивным личиком.

– Привет и тебе, – отвечала она. – Не знаешь ли, что с Друстом?

– Его забрал Седой Волк, – фэйри перелетел поближе. – Не волнуйся, Друсту понравится в Стае. А меня прислали за тобой. Королева Рианнон зовет тебя в свой замок.