И не диво, что древние египтяне, евреи и эллины высоко почитали слово сие. Знать-то от познания себя самого входит в душу свет ведения Божия, а с ним путь счастия мирный. Что компас в корабле, то Бог в человеке. Компасная в сердце корабельном стрела есть тайный язык, закон, глава, око и царство корабельное.

Библия тоже именуется стрелою, как начертанная тень вечного закона и тьма Божия. Не тот мне знаток в корабле, кто перечел и перемерил каюты и веревки, но кто познал силу и природу корабля; тот разумеет путь его и все околичности.

А что ж есть Бог, если не вечная глава и тайный закон в тварях? Истину сказывает Павел: «Закон духовный есть».

Закон же сей что есть, если не владеющая тлением господственная природа, названная у древних отцов: Τριγήλιοϛ µονάϛ ϰαὶ φύσιϛ – «трисолнечное единство и естество». Сия единица всему глава, а сама безначальная, ни временем, ни местом, ни полом не ограниченная, ни именем.

Сия-то мать и отец отвечает Моисею, что ей имени нет. Кто-де ищет моего имени, тот не видит естества моего. Имя мое и естество есть то же: «Я сущий». Я тот, кто везде, всегда, во всем, и не видно меня, а прочее все видно, и нет того ничего. «Плоть ничто же…» Я – древо жизни, а другое все – тень моя. И не напрасно эллины к обоему полу прилагали слово сие – ϑεóϛ. И не без толку у некоторых христиан дают имя мужчине с мужеским и женское, например: Юзеф-Мария. Сюда-то смотрит острое павловское слово: «Ни мужеский пол, ни женский…» Итак, не прекрасный Нарцисс, не хиромантик и не анатомик, но увидевший внутри себя главный машины пункт – Царствие Божие, – сей узнал себя, нашедши в мертвом живое, во тьме свет, как алмаз в грязи и как евангельская жена империал в горничной соре. «Радуйтесь со мною…» Сей точно узнал человека и может похвалиться: «Знаю человека».

Вот вам несколько знатоков:

Авраам: «Видел и возрадовался».

Навин: «Видел человека стоящего».

Иов: «Ныне же око мое видело тебя».

Давид: «Возвел очи мои в гору».

Исайя: «Видел славу его».

Даниил: «Видел и се муж один».

Захария: «Воздвиг очи мои и видел, и се муж, и в руке его…»

Вот еще дюжина. Взгляните на гору Галилею!

11 апостолов: «Видевшие его поклонилися…»

И Стефан: «Се вижу небеса открыты…»

А как «мудрого очи его во главе его», так «очи

безумных на концах земли».

С лица человека приметить можно, но не с подошвы. «Те пяту мою соблюдят».

Сколь о многих можно сказать: «Вы кланяетесь, его же не знаете». О всех сих, подло ползущих, написано: «Блюсти будешь его пяту». Вся Библия дышит сим вкусом: «Узнай себя».

Разве ж Бог в человеке только? Никак! Но кто слеп дома, тот и в гостях, и, не имея сам в себе, не найдет и в пище вкуса. А тогда можно смело отважиться и на глубину библейную с тем, кого слушает ветер и море.

Узнать его есть чувство премудрости. Любить и слушать есть дух веры и благочестия.

Руководство блаженной натуры всей своей мудрости виною ставит Катон Цицеронов. Но ключ к сему чертогу сей есть: «Внимай себе». Чем более кто себя узнает, тем выше восходит на Сион мира.

Нет легче последовать Богу, как в пище, в дружбе, в звании. Тут приобучившийся может подняться и на крутые места, поколь сбудется: «Положу трудное их в гладкое». А я желаю вам идти от силы в силу! Половину сделал, кто хорошо начал.

Окончу речь любезного моего Фалеса словом: Ἀρχὴν ἁπάντων ϰαὶ τέλοϛ ποίει ϑεóν – «началом и концом во всем тебе будь Бог».

И пребуду, милостивый государь,

Вашего благородия нижайший

любитель священной Библии,

Григорий Сковорода.

1775 года, января 1 дня, в Липцах.

Основание

Лица: Афанасий, Яков, Лонгин, Ермолай, Григорий

Григорий. Слава Богу, собралась наша беседа! Что слышно? Нет ли вестей?

Яков. Вчера сделался пожар. Довелось быть в гостях и напасть на шайку ученых.

Лонгин. Был ли пожар?

Яков. При бутылках и стаканах ужасный загорелся диспут. Иной величал механику; иной превозносил химию; иной ублажал геометрию; иной пришивал человеческое счастие врачебной науке; иной похвальными песнями венчал историю; иной возвышал грамматику с языками; иной – политику с обращением. Потом был спор, какая пища здоровее, какое вино полезнее. Наконец, самый пламень загудел о причине, погубившей республику Афинскую, плодородную мать ученых людей. Много врали и о богине Минерве, которой посвящен был город Афинский. Однак я не мог ничего понять и не знаю, почему никакого вкуса не чувствовал. А в любезной моей книжечке, которую всегда с собой ношу, недавно начитал, что счастие ни от наук, ни от чинов, ни от богатства, но единственно зависит оттуда, чтоб охотно отдаться на волю Божию. Сие одно может успокоить душу.

Григорий. Как называются те ученые?

Яков. Первый Навал, второй Сомнас, третий Пификов[165], люди славно ученые, а прочих не знаю.

Григорий. Как же ты не мог ничего понять?

Яков. Сему я и сам дивлюсь. Одно только то знаю, что слушать их вовсе меня не позывало.

Григорий. Разве они о Минерве говорили без Минервы? Так побеседуем же сами о драгоценнейшем нашем мире бесспорно и дружелюбно. Раскусим несколько слово сие: «Отдаться в волю Божию». А премилосердная мать наша блаженная натура нас, любителей своих, не оставит, руководствуя нашу всю беседу. Вспомните сказанное мною слово сие: «Чем кто согласнее с Богом, тем мирнее и счастливее». Сие-то значит: «жить по натуре». Кто же не говорит сего: жить по натуре? Но сия ошибка путь есть всей пагубы, если кто, смешав рабскую и господственную натуру в одно тождество, вместо прозорливой или Божественной избирает себе путеводительницею скотскую и слепую натуру. Сие есть родное нечестие, неведение о Боге, непознание пути мирного, шествие путем несчастия, ведущим в царство тьмы, в жилище духов беспокойных.