— Я лишь хочу сказать... — Он колеблется. Пронзительный гул раздается в моих ушах, точно Эмметт собирается произнести то, что я не смогу услышать. — Не надо бояться. Обещаю, все будет хорошо. Сожги ее.

— Хватит приказывать мне! — Он морщится, и я рад, что мои слова произвели такой эффект. — Это моя жизнь, Фармер. Я все решил.

— Умоляю, Лю1(иан. Доверься мне.

— Довериться тебе! — выплевываю я слова. Я помню, как он рыдал, когда мы впервые увиделись, и как его выворачивало наизнанку. Сейчас он смотрит на меня так же, как я на него тогда. С жалостью, презрением, изумлением. Мне так больно видеть этот взгляд, что становится трудно дьыпать. — С какой стати я должен тебе доверять? Потому что мы провели одну ночь вместе? — Он опускает голову, перегнувшись через перила. Я делаю шаг ему навстречу. — По-твоему, ты знаешь больше моего? Что ж, Нелл мертва. Де Хэвиленд мертв. И все из-за тебя. Так скажи, почему я должен тебе доверять? Вопреки всему я жду, что он ответит мне. Он поднимает голову и смотрит мне в глаза, но не отвечает. На миг мне кажется, что его больше нет; что он ушел туда, куда мне путь заказан.

Я поворачиваюсь к открытому окну и отворяю створку до предела. Сорока улетает. Ее черные перья отливают синезеленым, как черный жемчуг. От холода слезятся глаза. Забираюсь на подоконник, высовываю одну ногу наружу и пролезаю в окно. Спрыгиваю на клумбу, нелепо вскрикнув от боли. Вылезая в окно, я ударился боком о раму; теперь бок болит. Оглядываюсь, но вокруг никого. Бегу по тропинке меж скелетов деревьев.

Позади дребезжит окно: Эмметт спрьп’ивает на землю, и заиндевевшая трава хрустит под его ногами. Он бежит за мной. Я не останавливаюсь.

— Куда ты пойдешь. Люциан? Вернешься в ратушу? Я пожимаю плечами. Я не могу заставить себя взглянуть на него. Посмотреть на него — все равно что сунуть руку в огонь. Эмметт догнал меня. Он тяжело дышит.

— А что будет с твоей книгой? Ты готов оставить ее здесь? — Теперь я знаю, где она. Попрошу отца выкупить ее. Эмметт фыркает.

— Само собой, после сегодняшнего твой отец будет выполнять любую твою прихоть.

Я все еще не смотрю на него. В нескольких милях отсюда ратуша уже, должно быть, опустела. Отец сейчас прощается с гостями, отшучивается, делает комплименты дамам, улыбается, точно ничего особенного не произошло. Мне все равно придется вернуться домой, рано или поздно.

— Ты мог бы сам договориться с лордом Лэтворти, — замечает Эмметт. — Раз он пришел на твою свадьбу... Уверен, он вернет тебе книгу, если oбъяcнишь^ что она тебе нужна.

Перед глазами встает лицо лорда Лэтворти, его алчный любопытный взгляд. Взгляд хищника. Вот почему он домогался меня вчера: я — любопытный образец, очередной экземпляр в его коллекции. Сглатываю комок, стараясь, чтобы Эмметт не заметил, что мне стало дурно.

— Может, он и согласится, — отвечаю я. — Может, мы с ним придем к договоренности.

Что-то в моем голосе заставляет его вздрогнуть и остановиться.

— Хорошо, — медленно произносит он. — А что потом? Даже если ты вернешь книгу... Что будешь с ней делать? Положишь ее в банковский сейф, подальше от посторонних глаз? — Именно!

— И будешь лежать по ночам, мучиться бессонницей и гадать, у кого еще есть ключ? Вставать среди ночи и бежать через весь Каслфорд, чтобы удостовериться, не пропала ли она? А потом снова пойдешь к переплетчику, чтобы спать спокойно?

— Банковские ячейки нельзя просто так открыть даже самому, когда захочется...

Он, кажется, меня не слышит.

— Тебе будет страшно. Ты будешь жить в страхе. Всегда. Ты этого хочешь?

Я заставляю себя повернуться к нему лицом. — Не беспокойся обо мне, — отвечаю я.

Тогда он отпускает меня и отходит. Рука ноет в том месте, где он дотронулся до меня.

— И что ты будешь делать дальше? — спрашивает он. Я понимаю, что на этот раз речь не о книге.

— He тревожься обо мне. У меня хорошо получается притуплять страх и ненависть к себе с помощью бренди и бессмысленных связей.

— Прекрати, Люциан!

— С чего тебя так заботит моя судьба? Ты уезжаешь в Ньютон искать работу. Мы больше никогда не увидимся.

Он открьшает рот, словно собирается сказать что-то еще, но лишь кивает. Стоит и теребит ремешок дорожного мешка. Порью холодного ветра швыряет нам в лицо обрьшки листьев.

Я поворачиваюсь и иду дальше. Глаза слезятся на ледяном ветру. Я ускоряю шаг; хочется убраться от него как можно дальше. Но, пройдя несколько шагов, понимаю, что он не преследует меня.

Оглядываюсь.

Эмметт бежит к дому.

Лишь секундой позже я понимаю, что он задумал, и бросаюсь вслед за ним, поскальзываясь на мокрой траве. — Эй! — кричу я.

Он даже не останавливается. Подтянувшись, забирается в окно, чертыхается, потирая ушибленный локоть, и спрьи-ивает внутрь. Забравшись следом, я вижу его у камина: он сидит на корточках и ворошит угли щипцами.

— Ты не можешь так поступить, — говорю я. — Ты мне не помешаешь. — Он встает, зажав в щипцах пылающую головешку. Я протягиваю руку. Он инстинктивно пятится и прячет щипцы за спину.

— Я запрещаю тебе!

Он поднимает брови и проходит мимо, вытянув щипцы в сторону. На кончике головешки теплится пламя, трепеща на сквозняке.

— Ты же сам говорил, что все делается только по согласию!

Но он меня не слушает.

— А другие книги? Сожжешь мою... Фармер Он ступает на лестницу. Я хватаю его за руку. Он пытается выкрутиться; головешка чуть не выскальзывает, и его лицо искажает гримаса. Он бежит наверх, перепрыгивая через две ступеньки.

— Я же сказал — я тебе запрещаю!

— Пусти! — Но я тяну его вниз. Фармер теряет равновесие на узкой ступеньке, пытается ухватиться за перила и, промахнувшись, падает в мои объятия. Я пытаюсь добраться до щипцов, но он держит их на расстоянии вытянутой руки. Давлю ему на плечо большим пальцем, и он вскрикивает от боли, но потом ему удается вырваться. Он смеется. Наша борьба похожа на танец.

— Прекрати, просто позволь мне... о боже, какая глупость! Фармер продолжает смеяться.

Я ударяю его по лицу, и он падает на колени. Щипцы проваливаются в щель между балясинами, и головешка катится по полу, подскакивая и рассыпая искры во все стороны. Он резко выдыхает сквозь стиснутые зубы. Я же поспешно шагаю вниз. Пусть радуется, что я не разбил ему лицо в кровь.

Фармер встает. Его взгляд мечется между мной и щипцами на полу. Мы бросаемся к ним одновременно. Он бежит, но я преграждаю ему путь. Мы деремся, отталкиваем и пинаем друг друга, как дети. Ему удается освободить одну руку, но он не бьет меня. Вместо этого он пытается по одному отогнуть мои пальцы, вцепившиеся в его плечо. Он уже не смеется. — У нас нет времени. Люциан... Мне трудно дышать, и я не отвечаю. Горло саднит. Я отталкиваю его. Внезапно он уступает, и мы вместе откатываемся к окну. Фармер ударяется ногой о стол; я чувствую силу удара, потому что держу его. Вскрикнув от боли, он оседает на пол. Я крепче цепляюсь за него, но он хватает меня за запястья и выскальзывает.