— Хорошо, обсудим это позже, — сказал Андрей и шагнул навстречу входящему Кулагину. — А вот тебе, мой необязательный зарубежный партнер, я намереваюсь как следует надрать уши!..

— Вот, опять меня собираются бить, — усмехнулся Кулагин. — Прав Экклезиаст: «Все возвращается на круги своя…» А за что?

— Вы тут разбирайтесь, а я пошел, — сказал Еременко. — Когда начальство бьется, подчиненным лучше отсидеться где-нибудь в стороне… Я позвоню позже, Андрей.

Туманов дождался, пока он выйдет, и хотел было разразиться гневной речью, но его отвлек телефонный звонок.

— Не успел приехать, — пожаловался он Кулагину, поднимая трубку. — Ты извини меня, Сергей, я быстро. Располагайся пока, доставай себе из бара «по настроению и вкусу». И готовься к «трепке» за тот брак, что вы мне прислали… Слушаю вас, — сказал он в телефон.

— Это Новиков, — представился звонивший.

— Миша, — обрадовался Туманов, — как славно, что ты позвонил! Все никак до тебя не доеду — дела сделали из меня зомби. Ничего не помню, в том числе и себя. Как Вика? Как малыш? Я для крестника подарок привез, но все никак время не выберу, чтобы…

— Андрей, — тихо сказал Новиков. — Умерла Наташа Светлова.

— Как?! — Туманов почувствовал, как сердце сорвалось куда-то вниз, в ледяную пропасть. — Как умерла?!

— Суицид, — сказал Новиков. — Покончила жизнь самоубийством… Я тебе уже звонил, но тебя не было, а передавать через кого-то я не хотел. Сегодня похороны. Потом поминки. Мы решили собраться у нее… Там, где она жила…

— Господи! — Туманов с трудом глотнул воздуха. — Господи! Почему они все уходят?! Почему они, а не я?! Почему лучшие — уходят, а такие, как я — живут?! Что ж это, а?.. Я же хотел… Где дочка?

— С твоими телохранителями… Точнее, под их присмотром… Ты приезжай, Андрей. Она оставила тебе письмо… Именно тебе… Мы будем ждать тебя.

Он продиктовал адрес и повесил трубку. Туманов бессильно опустился в кресло и невидящим взглядом уставился за окно.

— Умерла, — сказал он. — Как же так?.. Я хотел, чтоб все было совсем иначе… А она умерла…

Кулагин понимающе посмотрел на него:

— Мы всегда не успеваем за теми, кто умер, — сказал он. — И оставляем себе слишком много неоплаченных долгов…

— Умерла, — повторил Андрей. — Она ведь была очень сильная… Очень… И умерла… Если б пришла, сказала… Она же спрашивала меня тогда, давно, смог бы я принять ее вновь… Но я боялся… Боялся, что все будет по-старому… А теперь она умерла…

— Я отвезу тебя, — сказал Кулагин. — И встречу… А там, ты уж сам. Каждый хоронит своих мертвых сам, это старый закон жизни… И пусть ей там будет лучше, чем здесь. Пусть будет пухом ей земля…

— Пусть земля ей будет пухом, — сказал Корицын, мужчины подняли стаканы и, не чокаясь, выпили.

Они сидели в квартире Светловой, которая, к удивлению Андрея, не носила предполагаемых им следов роскоши или хотя бы обеспеченности. Обычная мебель, которую можно купить в любом недорогом магазине, выцветшие от солнца шторы, уже помеченная временем техника. Посреди комнаты был поставлен стол, вокруг которого и расположились мужчины. Жена Новикова уже ушла, и теперь их осталось пятеро: Новиков, те, кто ее любили, но так и не смогли ни удержать, ни уберечь. Корицына Андрей узнал сразу, несмотря на то, что за эти годы тот сильно изменился, пополнев, потучнев и растеряв по времени свою, когда-то густую шевелюру. Скульптора Ватагина и бизнесмена Раневского ему представил Новиков. Сам Туманов вряд ли смог узнать Раневского: по лицу бизнесмена было заметно, что в последнее время он много пил. Странно, но те, кто когда-то вызывал у Андрея ненависть и ревность, теперь казались понятными и не отталкивающими, словно после смерти Светловой упали стены, возведенные между ними, а общее горе объединило этих, по-своему любивших и по своему одиноких теперь людей.

— Дочку заберешь к себе? — спросил Новиков у Андрея.

Туманов медленно покачал головой:

— Нет… Еще слишком памятен случай, когда ее похитили, чтобы… Ты помнишь, Витя?

Раневский кивнул.

— Да и что я ей сейчас скажу?.. Что ни говори, а нужно возвращаться к нашим отношениям с Наташей… А этого я ей сказать не могу… Не сейчас… Пусть поживет пока у бабушки. Найму гувернанток, оплачу хороший колледж… Счет в банке у нее есть, телохранители следуют по пятам… Пусть растет, не ведая тех сторон жизни, с которыми пришлось столкнуться нам и которые унесли ее мать… Незачем ей знать это. Вырастет, тогда я приду и спрошу, сможет ли она простить меня…

— Не лучше ли будет взять ее к себе сейчас? — спросил Раневский.

— Я не смогу сейчас дать ей правильное воспитание, — сказал Туманов. — Я слишком устал в последнее время, растерялся, не знаю, как жить… Ей будет лучше до той поры, пока не придет время и пока ей не понадобится отец… Меня сейчас почти не бывает дома, а няньки, гувернантки — это все не то. Она еще слишком юна для того, чтобы жить в моем мире… Лет через пять я оставлю бизнес на плечах своих директоров и буду лишь контролировать его. Говорят, что когда дело приобретает определенные разгон и масштабы, оно может обойтись без основателя… Вот тогда я возьму ее, и мы уедем куда-нибудь, где я могу писать книги и воспитывать дочь.

— Не ошибись, — сказал Раневский. — Именно тебе она доверила Настю, веря в то, что именно ты сможешь воспитать ее… Дать Наташе вторую жизнь.

— У каждого своя жизнь, — сказал Андрей. — И девочка пойдет своей дорогой. Иной, отличной от нашей. Дети редко бывают похожи на нас. Внуки, те куда больше повторяют наши характеры и стремления, а дети идут своей дорогой, и это, наверное, правильно… Но все же, теперь я вижу, что никогда не понимал Наташу…

— Здесь нет тех, кто ее понимал, — зло ответил Корицын и взялся за бутылку, разливая едко пахнущую водку по стопкам. — Потому мы и сидим здесь… Если б хоть кто-то смог ее понять… А теперь у меня такое ощущение, что мы убили ее своими собственными руками. Вот этими самыми руками мы набросили ей на шею петлю и затянули ее.

— Хватит, — мрачно сказал Ватагин. — И без того каждый чувствует на душе такое, что и словами не выразить… Получилось, что и она была такая… мечущаяся… Мы о своих заботах, о своих чувствах к ней пеклись, а надо было просто вглядеться в нее попристальней… Смерть, как сорванный занавес после спектакля, обнажила то, что было скрыто под гримом. Мы все играли роли… И она устала от своей…

— О мертвых — или хорошее, или ничего? — Андрей залпом осушил стакан и сморщился, — Уф!.. Давно я водки не пил… Отвык… Нет, Павел, у каждого из нас она прошла по жизни по-своему. Лично я до конца дней не смогу забыть ни плохого, ни хорошего… От того и больней во сто крат…

— А ведь она надеялась именно на тебя, — пьяно усмехнулся Корицын. — «Туманов то, Туманов се…» Гордилась тобой… Только не показывала.

— Замолчи! — хлопнул ладонью по столу Ватагин. — Не следует того, что в душе гниет, на других лить… Лично я ее до сих пор не понимаю… Меня с детства приучили, что в жизни все должно быть целостно, завершено, осмысленно… Как скульптура… А она взяла и ушла, оставив нам разрыв в совести и в памяти…