проиграем суд, стремится к ста процентам, – констатировал он перед Сашей, сидя в его кабинете. – Свидетель наотрез отказывается принимать в этом участие.

Саша поставил локти на стол и сжал пальцы в замке у самых губ.

– Есть какие-то условия сотрудничества или отказ окончательный?

– Окончательный.

– Проклятье! – развернулся Саша к окну, за которым открывался вид на сад. – Нет, должен быть способ ее уговорить.

– Я предлагал ей назвать любую сумму, но она осталась непреклонна.

Саша прикусил губу. Потерять такие важные показания было равносильно отсутствию адвоката.

Что-то в виде принца заставило Сигарда расправить плечи.

– Вы ведь уже решили, что будете делать? – поинтересовался он с явным лукавством.

Невеселая ухмылка коснулась бледных губ Саши.

– Я поговорю с ней сам.

Сигард вскинул густые брови и потер подбородок.

– Это рискованный шаг.

– Все, что мы делаем с первого дня, рискованно и в глазах большинства заслуживало бы осуждения. – Принц вскочил с кресла, снял с него теплое темно-серое пальто и накинул на плечи. – Я уже привык.

– К опасности?

– К осуждению. – Он уже направился к выходу, как вдруг остановился у дверей и напомнил: – Оплату за сегодняшний день вам переведут после двенадцати. Проблемы с переводами.

Сигард не глядя вскинул руку, как если бы отвечал у доски.

– Я поеду с вами, Ваше Высочество, если вы, конечно, не возражаете.

Саша мог найти, что возразить, однако его протесты мало кому были бы понятны, а кому-то вроде Сигарда показались бы признаками незрелости: адвокат до боли напоминал ему отца, и быть рядом с ним, слыша его временами лукавые словечки, было все равно что находиться в компании Дирка. Но словно желая победить этот страх, Саша согласился на предложение.

* * *

Дни медленно прокручивались перед глазами, как старая черно-белая пленка, и ей не было конца.

Однажды Александр поймал себя на мысли, что больше не хочет вставать с постели. Еда перестала вызывать в нем даже малейший аппетит, голоса служанок, приносивших ее, стали глухими, точно под толщей воды. Голод и жажда уже не мучили его, хотя тело отчаянно требовало их утоления, и он ел разве что по привычке.

От накопившейся усталости слипались глаза. Сон завлекал его лишь в моменты полного истощения. Ничего не хотелось делать. Ничто ни на мгновение его не радовало. Все радостные воспоминания остались где-то там, за чертой его сознания, и он уже не мог поверить, что когда-то действительно знал, что это такое – радоваться.

Страшная невымещенная обида подступала к горлу, сжимая его так крепко, что было больно сглотнуть. Из раза в раз Александр проживал одни и те же вымышленные и вероятные события, неосознанно пытаясь заменить ими свою жизнь, ведь он совсем перестал ее чувствовать. Он забыл, что это значит – просто жить.

Юноша чувствовал, как сходит с ума. Как постепенно, словно карточный домик, разваливалось его сознание, и некогда ясные понятия о жизни и правильности стирались, оставляя лишь бледную тень. Сердце его закрывалсь и твердело, и из глубин израненной души, из самых ее недр, клокотала ярость, которой не давали выхода. Как неиссякаемая злость, подавленная агрессия высасывала из него остатки сил.

Сколько же странных мыслей роилось в его голове! Они переплетались так, что невозможно было выделить хоть одну. Александр мог бродить по комнате словно во сне, пока миллионы голосов из прошлого разрывали его, а обрывки воспоминаний и призрачных мечт мелькали перед глазами, как свет фар.

Плакать не получалось. Впрочем, он больше и не мог. Слезы закончились.

Если бы только кто-то знал, как сильно юноша себя ненавидел!

Но ни его лицо, ни поведение не передавали даже сотой части внутреннего хаоса, и прислуге в какой-то момент стало казаться, что в покоях на втором этаже живет вовсе не бывший король, а его молчаливая восковая кукла. Когда они заходили к нему, чтобы оставить поднос с едой или прибраться, даже смотря на него в упор, не чувствовали его присутствие, не ощущали другую жизнь рядом, и некоторым из них в какой-то момент казалось странным даже обратиться к нему. Все равно что окликнуть призрака.

…Он сидел в кресле перед окном, выходящим на сад, грезя о том, что живет только на втором этаже.

Он знал не меньше трех способов облегчить свою участь, не дожидаясь казни. Но сделать это самому – слишком легко и быстро, а он не мог этого позволить. Чувство долга удерживало его – долга услышать все обвинения и подарить людям долгожданное отмщение. Лишить их этого было бы жестоко.

Жалобный писк на мгновение отвлек его от мыслей. Кэсси сидела у входа в ванную, мяукая и смотря хозяину прямо в глаза. Затем кошка потопала к нему, положила лапки на его ногу, задрала голову и хрипловато промяукала.

Александр машинально уставился на миски в углу, рядом с когтеточкой и целой башенкой из домиков для кота – подарком Саши. Как и игрушки для питомца, как и новая одежда для Александра. Боже, зачем же он все это покупал?

Миски были полны еды, свежая вода налита до краев.

– Мя-я-яу! – требовательнее протянул котенок и вцепился в штанину.

Александр поднял меховой комочек на руки и прижал к груди. Издав утробное мяуканье и громко урча от удовольствия, Кэсси принялась ластиться о его щеку и шею, изредка облизывая.

– За что же ты меня так любишь? – прошептал Александр.

В груди на миг кольнуло, и уголок его рта дрогнул, тщетно пытаясь выдать улыбку.

– Ничего ты не знаешь обо мне – вот и любишь.

– Животные любят хороших людей, – послышалось у дверей. – По крайней мере, так говорят.

Александр обернулся, опуская котенка на пол. Саша прошел в комнату и остановился в паре шагов от него.

– Прости, что без стука. Дверь была приоткрыта.

Он сел в кресло напротив, но не успел поудобнее расположиться, когда Кэсси проворно подбежала к нему, забралась по штанине и села к нему на колени.

Легкая растерянность Саши что-то всколыхнула в Александре, но это чувство, чем-то напоминавшее забытую отраду, тут же устремилось в глубины сознания, отдаваясь едва слышным эхом.

– Ты ей нравишься.

– Признаться, я прежде никогда даже не трогал котов. – Саша осторожно, словно боясь навредить, погладил малышку по холке. Слабая улыбка коснулась его бледных губ – бледнее, чем обычно. – Милые создания.

«Он плохо выглядит», – заметил Александр, но отчего-то не счел нужным сказать об этом.

– Суд уже совсем скоро. Я сейчас собираюсь на важные переговоры.

Александр молча повернул голову к окну.

– Знаю, тебе неинтересно то, что мы делаем. Ты бы даже не хотел, чтобы мы выступали в твою защиту в суде.

Его усталый взгляд был обращен на котенка, и казалось, все внимание принадлежало лишь животному, но голос выдавал непонятную обеспокоенность. Александру показалось, что Саша говорил вовсе не о суде, не о нем самом, а о чем-то другом. Он пытался донести до него то,