огромными холлами и коридорами, с огромными старинными полотнами на стенах – все здесь казалось почти комически огромным, особенно в сравнении с обычной скромностью и компактностью, принятой в Нидерландах. Даже вестибюлей во дворце был не один и не два, а целых три, один за другим. Удачное решение для времен, когда посетителей во дворце принимали согласно сложному протоколу: им не приходилось мерзнуть на улице в ожидании своей очереди. Английская идиома «пятки отморозить»[72], возможно, ведет свое начало от какого-нибудь британского дипломата, которому пришлось терпеливо ждать аудиенции у короля в далеком прошлом, когда еще не изобрели центральное отопление. В обстановке дворца царила ослепительная белизна и ледяная суровость. Двое или трое предыдущих монархов пытались оживить свое рабочее место чем-нибудь посовременнее и поярче, но вышло не очень: цветастые детали лишь подчеркивали, как голо и мрачно все вокруг. Возможно, в былые времена, когда и мужчины, и женщины носили пышные разноцветные наряды, дворец смотрелся более по-человечески. Но в наши дни костюмы и галстуки посетителей лишь усиливали атмосферу холодного отчуждения.

Сегодня – утром Третьего Вторника – во дворце было оживленно как никогда. Согласно протоколу члены королевской семьи выходили из определенной двери, под прицелом телекамер и (в основном) восторженных взглядов толпы, надежно оттесненной охранниками к массивной чугунной ограде, садились в старинные экипажи и ехали – меньше мили – до Бинненхофа, резиденции нидерландского правительства. Последней покидала дворец и прибывала в Бинненхоф королева; по прибытии в сказочной золотой карете ее почтительно провожали в большой зал, так называемый Ridderzaal – буквально «Рыцарский зал», и там она зачитывала речь, сочиненную для нее премьер-министром. Точнее, не им одним: участвовали в этом и члены Совета министров, и их помощники, а премьер сводил воедино все черновики.

Семья Саскии в узком смысле была совсем невелика – она да Лотта; зато родни у нее было множество. Не так уж часто все эти дядюшки, тетушки, кузены и кузины собирались вместе, но когда собирались, им удавалось оживить даже Ноордейнде-Палас. Не всем предстояло отправиться в путешествие по улицам Гааги в Бинненхоф: в Риддерзале не хватило бы мест на всех, и, поскольку событие было серьезное, преимущество отдавалось политическим деятелям. Но все они собрались здесь. А немногие избранные, которым предстояло пройти по красной ковровой дорожке и занять свои места в экипажах, были одеты, причесаны, накрашены так ярко и празднично, как только позволяет этикет в наши дни. Суровый старый дворец гудел от смеха и оживленных голосов. Гости выплескивались даже в те вестибюли и салоны, которые очень давно не видывали гостей.

Судя по смеху и счастливым восклицаниям, что рикошетом отражались от этих непреклонных стен, все здесь отлично проводили время. Однако героиней торжества оставалась королева Фредерика. И здесь как никогда была верна старая истина: на собственной свадьбе вволю не попляшешь. Ее задача на сегодняшнее утро состояла в том, чтобы вовремя спуститься по мраморной лестнице, одарить множество кузенов и кузин воздушными поцелуями, подняться в золотую карету (как-то умудрившись при этом не навернуться на каблуках), высадиться в Бинненхофе и зачитать чертову речь. В отличие от немалого числа родственников, разряженных, словно на вручение «Оскара», королева была одета очень скромно. Нет, наряжаться она любила. Но сегодня не тот случай: главная тема ее послания к парламенту – бюджет, так что модные наряды, шелк и кружева лучше отложить для какого-нибудь другого случая. На ней было длинное синее платье с проблесками оранжевого, мелькавшими в вытачках и сборках при движении. Модельер уверяла, что взяла за основу военную форму. Ничего военного Саския в этом платье не замечала – но, в конце концов, модельер здесь не она.

К выходу она готовилась в одном из огромных пустынных залов на втором этаже. Фенна и модельер, ответственная за платье, распаковывали свои рабочие инструменты в одном конце зала, а в другом у Саскии шла незапланированная встреча в последнюю минуту с Рюдом.

Рюд был премьер-министром страны. Формально говоря, ее премьер-министром. Он проскользнул сюда через заднюю дверь, с отпечатанным экземпляром речи в руках.

– Мы не ожидали, – заговорил Рюд, – что эта штука так быстро заработает!

О чем он говорил, уточнять не требовалось; оба понимали, что «эта штука» – не что иное, как Самый Крупный в Мире Шестиствольник.

– Мы вообще многого не ожидали, – вздохнула Саския.

Она имела в виду свиней, о которых в последнее время частенько приходилось вспоминать. Все, кто знал о крушении самолета, сейчас с тревогой ждали, когда «упадет второй ботинок». Но, похоже, в Техасе запросто можно разбить самолет, поохотиться на гигантских хищников прямо на взлетной полосе, поджечь обломки и скрыться – и никто тебе слова не скажет. Эта история просто канула в Лету. Ею никто не заинтересовался – не считая правительства Нидерландов, за восемь тысяч километров от места происшествия. Именно оно, не удовлетворившись неофициальными объяснениями королевы, начало негласное, но тщательное расследование.

Саския их понимала и винить не могла. По закону монарх стоит выше любых личных обвинений, так что отвечает за него премьер-министр. Если она пойдет и убьет кого-нибудь, отдуваться придется премьеру. Нет, в тюрьму его не посадят, но ему придется подать в отставку, а вместе с ним падет и весь кабинет. Так что сама неприкосновенность королевы ставила ее с премьером в отношения взаимозависимости. Она может погубить правительство – но и правительство может в любой миг, когда пожелает, сократить бюджет на содержание королевской семьи и еще более урезать полномочия монарха, точнее, то, что от них осталось. По сути, Саския – и монархия в целом – перед волей правительства бесправна. Если она создаст для правительства серьезные неудобства – настолько серьезные, что премьеру придется сделать харакири, а всем министрам покинуть свои посты, – самые неприятные последствия не замедлят появиться и для нее. Они с Рюдом, так сказать, держат друг друга на мушке. Не потому, что любят такие развлечения – Рюд типичный евротехнократ, человек в высшей степени мирный, – а потому, что такая конструкция прописана в Грондвете.

Рюд был несколькими годами ее старше, однако, не считая нескольких морщин на лице, словно застыл в возрастном диапазоне «не больше сорока». Возможно, он седел, но скрывал это самым простым способом – бреясь наголо. Очки без стекол были почти незаметны на лице, да, кажется, и не так уж ему нужны. Строгое воздержание («не больше кружки пива в день»), периоды лечебного голодания и активная езда на велосипеде помогали ему сохранить фигуру, на которой великолепно сидели строгие черные и темно-синие костюмы, пошитые на заказ.

– Вы