кареты, Саския, беззвучно шевеля губами, читала этот раздел. Боковым зрением видела, как подкрадывается к ней Фенна – на цыпочках, комически размахивая руками, словно в винтажном мультике «Уорнер Бразерс»: так она делала всегда, когда понимала, что отрывает Саскию от более важных дел. За ней по пятам, словно велосипедист в фарватере автомобиля, следовала модельерша. Через несколько секунд обе наложат умелые руки на ее одежду и прическу.

– Понимаю, что вы написали это десять минут назад… – начала Саския.

– На самом деле больше часа назад. Сейчас ужасные пробки.

– Но если понимать буквально, выходит, что мы должны отключить насосы. Срыть плотины. Снести Масланткеринг[73]. Вот прямой смысл того, что здесь написано. Разумеется, очевидно, что вы не это имели в виду. Но вы сейчас даете правому крылу возможность над собой посмеяться. «Смотрите, он несет напыщенную чушь, которую сам не принимает всерьез!» Так что… может быть, здесь что-то исправить?

И она подчеркнула фразу в тексте свеженаманикюренным ногтем, от которого еще пахло органическим растворителем.

Рюд взял у нее речь, прочитал фразу, повернув к свету, и кивнул. Между ними, словно баскетболист, огибающий защитника на пути к корзине, проскользнула Фенна с пуховкой наперевес. Приближалась Золотая карета.

Саския услышала тихий металлический щелчок – это Рюд достал из нагрудного кармана ручку. Она ее не видела, но не сомневалась в минималистическом индустриальном дизайне и в том, что ручка изготовлена из каких-нибудь редких металлов.

– Добавлю пару слов, – сказал он, – просто чтобы сами-знаете-кто не вцепился нам в глотки. – Он имел в виду Мартина ван Дэйка, харизматичного лидера крайне правой партии, который непременно заметит то же, что заметила и Саския. И не преминет устроить из этого шоу: мол, королева Нидерландов выступает против наших мельниц и плотин! – Увидимся на месте, ваше величество.

Виллем решил пройтись пешком. Так было проще всего, к тому же ему хотелось размять ноги. От его кабинета в Ноордейнде-Палас до Бинненхофа не больше километра, и городские власти уже расчистили путь, оттеснив толпу зевак на тротуары и отгородив барьерами. Самые восторженные монархисты дежурили здесь с ночи, чтобы занять лучшие места. За свои старания они теперь получили награду: стояли в первых рядах, прижатые животами к ограждению, демонстрируя всем свои оранжевые наряды и аксессуары. Многие принесли с собой плакаты и теперь закрепили их на барьерах. Плакаты, нарисованные от руки и безобидные по смыслу, не воспрещались.

Конечно, не все готовы были ночевать на улицах Гааги лишь ради того, чтобы увидеть, как из окна Золотой кареты машет рукой королева. Для тех, кто пришел позже, на приличном расстоянии от ограждений установили переносные трибуны: эти зрители могли наблюдать за процессией сидя и с относительным комфортом, однако издали. Вдоль всего маршрута выстроились полицейские в темной форме со светоотражающими полосами на груди. Они стояли ближе всех к ограждениям, спиной к процессии и лицом к толпе. Их усиливал внутренний слой военной охраны – в современной форме, спиной к толпе, лицом к проезжающей мимо королеве.

Процессия, двигающаяся сквозь толпу зрителей, напоминала сборище исторических реконструкторов. Многие военные, сопровождающие экипажи, а также офицеры и высокопоставленные гражданские чиновники, идущие рядом или едущие верхом, разоделись как их предки два века назад, во времена учреждения современной нидерландской монархии. Куда ни глянь – бриджи до колен, белые чулки, золотое шитье и треуголки. Многие другие, идущие в процессии – а двигалась она со скоростью неторопливого пешехода, – были одеты вполне по-современному, но очень торжественно и строго. Это касалось и Виллема, выбравшего для торжества свой самый черный костюм. С королевой Фредерикой он сегодня не общался – и не должен был. В такой день он мог понадобиться только в случае аврала. Хотя от него не укрылось, как в последнюю минуту во дворец вбежал Рюд и вдвоем с королевой что-то исправлял в речи. Бывает и такое, пусть и не слишком часто. Именно так работает конституционная монархия.

Он понимал, что у Рюда на уме – то же беспокоило и самого Виллема, – и решение, предложенное Рюдом, ему понравилось. В сущности, понравилось настолько, что, как ни парадоксально, тревога от этого не улеглась, а стала сильнее. Они нашли решение для всей этой проблемы с Т. Р., Пина2бо и прочим. И нужно-то всего-ничего: чтобы королева зачитала по бумажке несколько слов! Правда, кто хочет ее критиковать, и после этого будет критиковать за то, что вообще поехала в Техас. Но она сможет дистанцироваться – и вместе с собой дистанцировать правительство – от затеи Т. Р., сказав, что ездила туда просто с целью самой разобраться в происходящем: и теперь, ознакомившись с фактами, полностью поддерживает позицию правительства. На том дело и кончится.

Все это произойдет меньше чем через полчаса. Но теперь, когда решение проблемы было на расстоянии вытянутой руки, Виллему казалось, что прошло уже полгода. Ну почему эти кареты еле тащатся? Странно сказать, но он скучал по временам ковида, когда от антикварных экипажей на лошадиной тяге отказались в пользу серых «ауди». Виллем сдерживал нетерпение и старался насладиться прогулкой. День был приятный, хоть и жарковатый – но, слава богу, не как в Техасе! Толпа, собравшаяся за ограждением, поголовно обожала королеву: лозунги и патриотическое пение нестройным хором были как бальзам на душу Виллема, измученную ночными встречами с троллями, сумасшедшими и сетями злобных ботов в Интернете.

Во время бедствия в Шевенингене по всем медиа разошлось и стало вирусным фото, на котором королева протирает дезинфектантом складной столик. Оно сделалось своего рода иконой – быть может, потому, что отлично укладывалось в стереотипный образ голландской женушки, драящей стены, ступени, тротуары, все и вся, что не успело убежать от ее гигиенического рвения. В то же время этот образ был современным и по-новому актуализировался в контексте внезапной и потрясшей страну трагедии. Фредерика Луиза Матильда Саския явилась своим подданным в образе Саскии, женщины из народа. Так что люди увеличивали и распечатывали эту фотографию, ламинировали, наклеивали на баннеры, делали из нее плакаты – и теперь казалось, что сама Саския, украшенная оранжевыми гирляндами и картонными коронами, стоит среди этой возбужденной и радостной толпы.

Разумеется, было бы странно, даже как-то неправильно, если бы королеву обожали сто процентов собравшихся; так что здесь и там среди фанатского творчества – особенно на трибунах, в задних рядах – можно было заметить протестные плакаты. Одни из них относились к тем или иным действиям правительства Рюда. Другие осуждали монархию как таковую. Были и просто непонятные.

Все нормально. Все как должно быть. Тем не менее Виллем