В 9 часов вечера у гроба почившего артисты Василий Иванович Качалов (Шверубович) и Ольга Книппер-Чехова читали стихи Есенина. 7-летняя дочь Есенина Татьяна прочитала стихи Пушкина. Ночью публика была удалена на один час для прощания родных. В траурном зале присутствовала и бывшая жена Есенина Зинаида Райх. Она рыдала, спрятав лицо на груди своего мужа Мейерхольда. Софья Толстая стояла в стороне молча, «как бы в оцепенении». Мать старалась незаметно посыпать на тело сына песок в виде креста. Присутствовавший на похоронах Лев Никулин позже писал: «В гробу лежал мальчик с измученным скорбным лицом». Другие писатели тоже отметили, что у Есенина было детское лицо с обиженным выражением.

Была создана комиссия по организации похорон, в которую вошли литераторы: Пильняк, Воронский, Свирский и др. К прощанию допустили всех желающих, которые заполнили всю Арбатскую площадь и прилегающие к Дому печати переулки. Поток народа не прекращался 30 и 31 декабря. Люди стояли в очереди до самого утра.

Из Дома печати гроб вынесли под звуки траурной мелодии. Тысячная толпа двинулась за ним к памятнику Пушкина. У памятника склонили знамена, а гроб обнесли вокруг него три раза. Муж Зинаиды Райх, режиссер Мейерхольд стоял у памятника, держа на руках 5-летнего сына Есенина — Константина. Затем траурный кортеж продолжил путь к Дому Герцена, возле которого председатель Союза писателей Владимир Тимофеевич Кириллов произнес прощальную речь: «Сегодня наша литературная семья переживает большое горе, от нас ушел навсегда один из прекраснейших поэтов, один из тех, кто после Кольцова и Пушкина талантливо изобразил деревню, передал поэзию ее лесов и полей. Трагическая смерть должна заставить нас задуматься о нашей литературной жизни. Над этой свежей могилой дадим обет общими силами создать дружескую атмосферу, которая сделала бы невозможной такую смерть. Прощай и спи спокойно, дорогой Сергей». После этого траурная процессия направилась к Камерному театру, возле которого струнный оркестр исполнил траурный марш. Артист Церетели возложил венок на катафалк, и процессия двинулась к Ваганьковскому кладбищу. Толпа провожающих по мере продвижения колесницы к кладбищу продолжала расти. Люди стояли у тротуаров в сугробах снега, на балконах и на крышах домов. Отовсюду слышались крики: «Прощай, Сергей!»

«Выглянуло солнце, но от его тепла наше горе не растаяло», — писал позже литератор Юрий Николаевич Либединский. Гроб опустили в готовую могилу, рядом с захоронением его друга Ширяевца. Могильный холм покрыли множеством венков. Могильная тьма поглотила не просто человека земли, а великого поэта России. Люди, потрясенные безвременной кончиной поэта, долго не уходили с кладбища. Им трудно было поверить, что любимого поэта нет больше на земле, что они никогда не услышат из его уст бесценных строк стихов.

На второй день после похорон, 1 января 1926 года, в Доме Герцена под председательством Свирского было проведено собрание, посвященное увековечиванию памяти Есенина. Присутствовали родные и друзья. Было вынесено постановление: «Открыть в Константиново Народный дом его имени. В Москве и Ленинграде создать приюты для беспризорных имени Есенина. В Москве поставить памятник Есенину и открыть библиотеку его имени. Установить памятник на его могиле».

Из Ниццы на имя директора Камерного театра пришла телеграмма от Айседоры Дункан: «Прошу передать родным и друзьям Есенина мое великое горе и сочувствие». Телеграмму с сообщением о смерти Есенина она получила в Париже. Через несколько дней она выразила свои чувства более подробно в письме к приемной дочери Ирме Дункан: «Смерть Есенина потрясла меня. Но я столько плакала, что не могу больше страдать. И сама я так несчастна, что часто думаю о том, чтобы последовать его примеру». В парижскую газету она написала: «Трагическая смерть Есенина причинила мне глубокую боль. У него были молодость, красота, гениальность. Неудовлетворенный этими дарами, его отважный дух искал невозможного. Он уничтожил свое молодое прекрасное тело, но дух его будет вечно жить в душе русского народа и в душе всех, любящих поэзию. Протестую против легкомысленных высказываний, опубликованных американской прессой в Париже. Между Есениным и мной никогда не было ссор, и мы никогда не были разведены. Я оплакиваю его смерть с болью и отчаянием».

Самым лучшим периодом своей жизни Дункан считала российский. Журналистам она сказала: «Мои три года в России со всеми их страданиями стоили всего остального в жизни, взятого вместе. Нет ничего невозможного в этой великой стране, куда я скоро поеду опять и проведу остаток моей жизни».

Вскоре появились отзывы высокопоставленных лиц о смерти Есенина. Луначарский на одном из Пленарных заседаний заявил: «Мы все виноваты. Нужно было крепко биться за него. Это был превосходный поэт. Память о нем будет вечной».

Троцкий в одном из своих выступлений тоже сказал прочувствованную речь: «Мы потеряли прекрасного поэта. Он ушел сам, кровью попрощавшись с друзьями. Поэт погиб потому, что был несроден революции. Этот прекрасный поэт по-своему отразил эпоху и обогатил ее песнями».

Маяковский так откликнулся на смерть Есенина: «Конец Есенина огорчил обыкновенно по-человечески, но этот конец показался естественным и логичным. Утром газеты напечатали предсмертные строчки его стихов, и смерть Есенина стала литературным фактом». О предсмертных стихах Есенина Маяковский написал:

Мариенгоф свое отношение к смерти Есенина выразил в стихах:

После кончины Есенина была опубликована памятка о нем, в которой были такие слова: «Всеобщая скорбь от трагической кончины Сергея Есенина безмерна. Это печальная эпопея сначала смутных слухов, в дальнейшем превратилась в ужасный факт, в щемящую боль непоправимой утраты».

После похорон люди, приходившие ежедневно к его могиле, со слезами произносили: «Прощай, Сережа». Современники Есенина и авторы более позднего времени писали, что ни к одному выдающемуся человеку люди не обращались так запросто: «Прощай, Федя», при похоронах Достоевского и Шаляпина, или «Прощай, Петя», во время проводов в последний путь Чайковского. Это бы звучало кощунственно. И народ понимал эту дистанцию. Но Есенин был наш, свойский, родной, и люди обращались к нему, даже к покойному, как к другу, и это было самой высокой ступенью его славы.

Почти до самого конца XX века никто из россиян не сомневался в самоубийстве поэта Сергея Есенина. Но через 65 лет после его гибели стали появляться первые публикации о насильственной смерти поэта, о его убийстве по политическим мотивам. С каждым годом таких публикаций становилось и становится все больше и больше. И, что самое удивительное, каждый автор выдвигал свою версию, отличную от других, и считал ее самой достоверной. Одни писали, что поэта «придушили подушкой», а потом подвесили к трубе парового отопления, другие — что умертвили «ударом канделябра или рукояткой револьвера по голове». Некоторые писали, что Есенин был убит «выстрелом в глаз», который вытек. В протоколе вскрытия не отмечено повреждение глаза и глазницы. Очередная версия гласила, что повесили не убитого, а живого, предварительно подсыпав ему в еду какое-то «сильнодействующее вещество». Даже была версия о том, что уход из жизни поэта был его неудачной инсценировкой самоубийства, закончившейся трагически: поэт надеялся, что его спасут, но «никто не пришел ему на помощь, и он погиб». Только непонятно, для чего была нужна такая комедия. Тем более что погиб он не днем, чтобы привлечь внимание публики, а глубокой ночью, когда некого было удивлять своим поступком. Уже одно то, что версий множество, и самых различных, их все невозможно перечислить, так как придется писать еще одну книгу, свидетельствует об их недостоверности. Сколько авторов, столько и фантазий. Один из авторов версии убийства — поэт и литературный критик Иван Васильевич Лысцов (1934–1994) в своей книге «Убийство Есенина» писал: «Почему так долго держалась лживая версия о самоубийстве поэта. Конечно же, он был зверски убит». При этом автор называет конкретных убийц — сотрудник ЧК, секретарь Троцкого Яков Григорьевич Блюмкин (1900–1929) «с бандой, членом которой был Эрлих. Он исполнял волю Троцкого, палача русского народа»[60]. Подозревали, что Эрлих неспроста вернулся за портфелем, он «был специально подослан для спланированного заранее покушения».