Предложил Устиновой выпить с ним. Строил планы на будущее: снимет квартиру вместе с Устиновыми, в которой «тетя Лиза будет хозяйкой». Вечером, помимо Георгия и Елизаветы Устиновых, у него в номере были молодой поэт Вольф Эрлих и знакомые ленинградские литераторы. Со слов Устиновой, «вечер прошел в воспоминаниях о прошлом». Потом Есенин прочитал поэму «Черный человек» в законченном виде.

25 декабря перед рассветом пришел к Устиновым, сказал, что едет к Клюеву. Те с трудом уговорили его подождать до рассвета. Клюев приехал в тот же день. Пришли литераторы Измайлов, Ушаков, Эрлих, Устинов. Пили вино и пиво, Есенин читал снова поэму «Черный человек» в законченном виде. Клюева представил присутствующим как своего лучшего друга, но в тот же день они повздорили. Клюев был обижен на дружеский шарж, который Есенин написал на него не так давно:

Спорили о литературе, потом помирились, расстались дружески. Ушли и многие гости. Эрлиха он попросил остаться у него на ночь. Позже Эрлих писал в воспоминаниях и в показаниях на следствии, что Есенин испытывал страхи. Боялся оставаться один в комнате: «Ты не понимаешь! Меня хотят убить!» — объяснил он ему. Предупредил дежурного охранника, чтобы к нему без его разрешения никого не допускали.

Утром следующего дня Устинова увидела Есенина в коридоре. Он стоял с мочалкой и мылом. Вид был растерянный. Сказал, что ванна сейчас взорвется, так как «огонь есть, а воды нет».

Из документов следствия известно, что 27 декабря у Есенина снова было много гостей: супруги Устиновы, художник Мансуров Павел, писатели Измайлов и Ушаков, ненадолго заходил Иван Приблудный. Есенин угощал их вином и пивом. Читал «Черного неловка» в третий раз. Сел на колени к Устинову, обнял за шею и со слезами стал жаловаться на неудавшуюся семейную жизнь. Вечером ели жареного гуся. Со слов Устиновой, обгладывая кости, он говорил, что любит их, так как «только в костях и есть вкус», никакого беспокойства в поведении не заметили. В присутствии Устиновой вырвал из блокнота исписанный лист, положил Эрлиху во внутренний карман и сказал, чтобы прочитал позже. Объяснил, что писал стихи утром 27 декабря кровью, т. к. «в этой паршивой гостинице нет даже чернил». Показал порезы на руке, из которых брал кровь. Из показаний Устиновой в 8 часов вечера все гости ушли. Но Эрлих вскоре вернулся: забыл портфель. Он застал Есенина сидевшим за столом в накинутом на плечи пальто и разбиравшим какие-то бумаги. Эрлих, взяв портфель, попрощался второй раз и ушел, оставив Есенина в комнате одного. Не предполагал Эрлих, что видит Есенина в последний раз живым. Стихи он прочитал только на следующий день, 28 декабря.

Все восприняли стихи как предсмертное прощание с другом. 29 декабря 1925 года они были напечатаны в некоторых ленинградских газетах, а еще через день — и в московских.

Как на земле, так и в мировом пространстве нет ничего вечного, даже звезды на небосклоне гаснут со временем. Человеческая жизнь тоже имеет предел. Это предначертано самой природой: за временным пристанищем на земле следует постоянное и бессрочное загробное пребывание. Из жизни уходят все, одни рано, еще не успев узнать ее вкус, другие достигают преклонных лет и оставляют после себя добрые, а иногда и недобрые дела. Уход из жизни — это закономерный итог человеческого существования. Но человеческий разум отталкивается от всего неприятного. Эта особенность сознания спасает здравомыслящих людей от безрассудных поступков. Исследователь М. И. Бахтин в одной из своих статей в книге «Прометей» писал: «Обычное сознание людей фактор смерти не усвоило и живет тем, что находит смерть невозможной». Об этом же писал еще до нашей эры древнегреческий философ Аристотель: «Все знают, что смерть неизбежна, но так как она не близка, то никто о ней не думает». Но Есенин не только думал о смерти, но и готовился к ней. Мотивы близкой смерти в его произведениях появились рано. Он писал о ней уже в 17-летнем возрасте:

Немного позже в другом стихотворении он пишет: «Себя усопшим в гробу я вижу». Как будто предчувствуя близкую разлуку с семьей, Есенин за последние полтора года 7 раз приезжал в свое село Константиново. После одного из приездов он написал такие пророческие слова:

Поэт Анатолий Мариенгоф был свидетелем неоднократных попыток Есенина к самоубийству: «Резал вены осколком стекла, пытался заколоться кухонным ножом». После ухода Эрлиха Есенин остался один в номере, один со своими мятущимися мыслями и страхами, которые обычно охватывали его в вечернее и ночное время. Рядом не было ни одной живой души, которая помогла бы развеять их. Сумрак и безмолвие ночи были единственными свидетелями последних минут жизни поэта. Никто не увидел его прощального взгляда в ночную тьму, не услышал последнего тяжкого вздоха. Петля вокруг шеи подвела роковую черту под его беспокойную жизнь. Когда погас последний луч сознания, сердце его, по всей видимости, еще тревожно трепетало, оно умирает последним. Этот маленький комочек в его груди умел страдать и сжиматься от боли. Но вскоре замер и этот последний живой звук в теле поэта, и мрачная бездна поглотила одного из лучших сынов России. А на столе и на полу осталась лишь груда разорванных бумаг — ненужных рукописей, старых писем и заметок, а также фотографий детей, которые он всегда носил в своем нагрудном кармане. Перед тем как уйти из жизни, он уничтожил свою связь с прошлым, чтобы ему легче было расстаться с ним. Нравственные муки оказались сильнее защитных сил организма, и молчали его инстинкты. Не смог предотвратить беду даже инстинкт самосохранения — один из видов общего рефлекса в широком смысле, который всегда стоит на страже здоровья и жизни человека, он срабатывает быстрее, чем приходит осознание опасности. Он был подавлен угнетенным состоянием духа и алкоголем.

Были ли у него «предвестники последнего часа?» (выражение Тютчева). Этого теперь никто не узнает. Он унес с собой все свои тайные мысли. Его жизнь не угасла от естественного одряхления, которого он не достиг. Он сам определил предел своего земного существования. На земле будут благоухать сады, взрослеть его сестры, дряхлеть родители, но это будет уже без него. Не нашел он на земле обыкновенного человеческого счастья. Его ум был создан для поэзии, а душа — для страданий. Он жил только своим творчеством, стремился к славе и достатку и, получив все это от своих трудов, покинул все земные блага. В жертву своему душевному спокойствию он принес самое ценное и дорогое — свою жизнь. Более дорогой жертвы сделать невозможно. Поэт погиб, сломленный жизненными невзгодами, борьбой со своими и чужими пороками. Не смог он восстановить потерянного равновесия, и душевное расстройство стало его убийцей. Это было не внезапное побуждение, как при белой горячке или аффективной вспышке. Самоубийство было обусловлено болезненным состоянием души, глубокой депрессией, которая стала отчетливо звучать в последний год жизни поэта. За два месяца до гибели он писал: