назад, и которые она с большим трудом смогла заставить его взять. Перротен утверждает, что будто стихи не имеют более сбыта, и что хотя бы другие и согласились расходоваться на печатание их, он отказывается брать их. Надо сказать в его оправдание, что у него дела, поглощающие его, но с завещанной вам суммой вы легко найдете другого издателя. Это-то и позволило мне не слишком настаивать.

Чтобы не поплатиться своими деньгами, я думаю, что вы хорошо бы сделали, последовав примеру Понси, который собрал до 600 подписчиков в Тулоне, что покроет все его расходы. Разошлите тоже подписные листы и запишите меня первого на шесть экземпляров, что не помешает мне взять и больше, если мы найдем, что это будет хорошим примером.

Что касается того, что надо выбросить из ваших стихотворений, вы понимаете, что вы один можете решить это; сделайте эту работу. Я советую вам не колебаться и поправлять и исключать в широких размерах. Это жертвы, которых мы, поэты, приносим слишком мало. Между тем, публика всегда нас за них вознаграждает».

Прощайте, дорогой Магю, извините, что я так поздно вам отвечаю, и примите новые уверения в моих чувствах уважения и братского расположения».

Беранже.

Пасси 9 февраля 1844 г.

Я не видал Жильяна с тех пор, что он приходил приглашать меня на свою свадьбу.[362]

«Сударыня!

Беранже сообщил вам о завещании Шопена в мою пользу и о его предназначении. Беранже ошибся, если подумал, что я просил его о предисловии. Я желал бы лишь несколько страниц, написанных его рукою, и под ними подпись его, зная очень хорошо, что вы одна должны оказать мне эту дружескую услугу. Я часто говорил об этом в моих письмах к Шопену. Он был так доволен этим, ввиду уважения, которое он к вам питал, что не мог покинуть этот мир, не обеспечив перед тем новое издание моих стихов с вашим предисловием. А я благодарю вас, сударыня, за то, что вы не изменили намерения написать его для меня, так как Беранже и гг. Эггер и Робер, которые были у вас по этому поводу, все уверяли меня, что вы очень хорошо настроены в мою пользу, и я вам за это весьма благодарен, ибо нас, бедных маленьких, никогда бы не было видно, если бы те, кто велики и сильны, как вы, сударыня, не давали себе труда немножко приподнять нас, чтобы нас заметили.

Беранже видел Перротена, но он не хочет издавать никого, кроме Понси, и то по вашей просьбе. Я осмеливался рассчитывать на него, особенно уплатив ему расходы по напечатанию, и напрасно! Где же теперь найти издателя... честного? Должны же быть таковые еще, надо лишь найти их, и я опять-таки к вам обращаюсь за этой справкой.

Жильян покажет вам письмо Беранже, и вы увидите его мнение о новой подписке. Жильян и напишет мне, что вы думаете обо всем этом. Было бы желательно для меня, а также и для Жильяна, чтобы небольшая удача поддержала нас, но я надеюсь на эту удачу, раз вы сама захотите помочь этому вашим талантом.

Жена моя шлет вам тысячу поклонов, а я остаюсь вашим весьма благодарным слугою».

Магю.

«Ma chère Dame!

Я бы очень хотел повидать вас перед вашим отъездом из Парижа, чтобы лично поблагодарить вас за присылку тома стихов Понси, очень меня заинтересовавшего и вполне заслуживающего те похвалы, какие можно прочесть в том интересном предисловии, которым вы захотели украсить его сочинения.

Как я благодарен вам, дорогая барынька, за то, что вы хотите еще заняться и мною. Я знаю, как вам дорого время, и что вы приносите большую жертву, занимаясь такими мелочами, как наши стихи, но, несмотря на это, вы сдержите свое обещание, ибо вы добры и бескорыстно стоите за наш класс.

Будьте так добры, скажите кузине, могу ли я надеяться на это предисловие в течение лета, что было бы очень желательно для меня. Перротен, наверное, не захочет взяться за издание, и я немало затрудняюсь выбрать издателя. Боюсь попасть в дурные руки и увидеть, как 1000 фр., завещанные моим бедным другом Шопеном, разлетятся, яко дым. Как быть?

Я позабочусь о выборе стихотворений для нового издания и поправках, которые надо сделать в некоторых из них, но они будут немногочисленны, так как я не хочу, чтобы исчез тот характер оригинальности, который доставил им их известность.

Будьте здоровы и доброго пути, думайте изредка обо мне и благоволите считать меня вашим искреннейшим и преданным слугой и другом».

Магю-ткач.

Лизи-на-Урке.

17 апреля 1844 г.

Жорж Санд действительно написала «Предисловие к стихотворениям Магю», и оно появилось в вышедшем в самом конце 1844 г. и помеченном 1845 годом, новом томике стихов старого ткача.

«Самый наивный и приятный среди этих только что проявившихся в народной среде поэтов, на нарождение которых мы много раз уже указывали, – пишет Жорж Санд в своем предисловии, – это добряк Магю... Он на много лет предшествовал Бёзвилю, Лебретону, Понси, Савиньену Лапуанту и даже Дюрану... Он вдохновлялся Лафонтеном и угадал Беранже, но, не достигая ни до того, ни до другого, не отстает ни от кого, когда остается в сфере собственных своих идей и своего таланта. Менее ловко владея новым языком, чем Понси и Лапуант – эти блестящие продукты романтической школы, – он пел на добром старом французском языке, сохранив его наивные и ясные обороты, меткую сжатость и игривую грацию.

Нашим юным поэтам-пролетариям часто не безосновательно ставили в упрек отсутствие той оригинальности, которую можно было бы ожидать от поколения, только что посвященного в тайны поэзии. По правде сказать, от них требовали более того, что они пока могли почерпнуть из движения современных идей. Хотели чудес языка одновременно энергичного и величественного, совершенно новых форм, чего-то неизвестного, внесенного ими сразу, с первого же начала, в поэзию... Мы могли бы доказать, что та социальная среда, где живет поэт-пролетарий, не дает ему того вдохновения, которого не имеют и не так-то скоро будут иметь и поэты богатых классов.

Но здесь не место подымать эти жгучие вопросы. Магю – спокойный ум, мстящий за социальное неравенство с таким прелестным лукавством, что никто не может на это обидеться, покоряющийся своей судьбе с терпением, скромностью и кротостью, полными трогательной и тонкой прелести. С нашей стороны было бы, поэтому, очень нелюбезно, если бы мы на его мирную стезю набросали бы камешков и пыли, и