Наоборот, их страх перед австро-венгерскими имперскими устремлениями усилился, когда в 1908 г. включение Боснии-Герцеговины в состав монархии стало окончательным путем официальной аннексии этой территории. Вот почему этот шаг, который мало что изменил во внутренних проблемах государства Габсбургов, немедленно сказался на международных отношениях и способствовал началу еще одного из тех европейских кризисов, которые угрожали миру на континенте почти с самого начала XX в.

В начале XX в. мир в Европе, который, за исключением Балкан, ничто не тревожило с 1871 г., казался таким прочным, что войны в далеких от Европы странах, в которых были задействованы ведущие европейские державы, не имели никаких последствий для этого континента. Это верно даже для самой важной из этих войн – Русско-японской, которая, несмотря на одновременно вспыхнувшую в России революцию, не была использована ни одним из ее соседей для того, чтобы поставить под угрозу ее безопасность на Западе. Наоборот, за несколько месяцев до заключения мира с Японией в Портсмуте, штат Нью-Хэмпшир США, в шхерах Финляндии близ острова Бьёрке, где царь Николай II встретился с императором Вильгельмом II 11 (24) июля 1905 г., шли переговоры о российско-германском союзе.

Если этот договор, который был возвратом к давней традиции и ввиду немецко-австрийского союза – к концепции Союза трех императоров, так и не вступил в законную силу, то только потому, что он казался несовместимым с ранее заключенным франко-российским союзом, который в связи с англо-французским соглашением от 1904 г. привел к возникновению Тройственной Антанты Франции, Великобритании и России, с 1907 г. противопоставившей эти три государства Тройственному союзу Германии, Австро-Венгрии и Италии. Но даже такая группировка казалась не непосредственной угрозой международному миру, а скорее установлением долговременного баланса сил в Европе.

Начиная с 1905 г., однако, последовала серия кризисов, которые ясно дали понять, что такой баланс, неустойчивый как обычно, не является гарантией отсутствия столкновений противоречивых интересов среди великих держав. Некоторые из этих кризисов, особенно опасные Марокканские кризисы 1905–1906 гг., 1908–1909 гг. (инцидент в Касабланке) и 191 1 г., не имели практически никакого отношения к реальным устремлениям европейских народов и, безусловно, ничего общего с чаяниями народов Центрально-Восточной Европы. Поэтому, естественно, Австро-Венгрия, как единственная крупная держава, не имевшая колониальных амбиций, а имевшая вместо них много внутренних проблем, типичных для неурегулированной ситуации в Центрально-Восточной Европе, избегала напрямую ввязываться в эти проблемы, хотя Габсбургская монархия оставалась верной Тройственному союзу. В целом внешняя политика Австро-Венгрии оставалась осмотрительной и сбалансированной до тех пор, пока ею руководил граф Агенор Голуховский – сын польского государственного деятеля с таким же именем, который 50 лет назад сыграл такую созидательную роль во внутренней политике монархии.

Но в 1906 г. Голуховского на посту министра иностранных дел сменил честолюбивый дипломат – барон (позднее граф) Алоиз фон Эренталь, который после долгих переговоров на конференции в Бухлау в сентябре 1908 г. принял предложение такого же честолюбивого министра иностранных дел России Александра Извольского. Это предложение было удивительно схоже с предложением, которое предшествовало оккупации Боснии и Герцеговины. Теперь, 40 лет спустя, Россия дала Австро-Венгрии свое согласие на окончательную аннексию этих провинций при условии, что Габсбургская монархия в свою очередь согласится на открытие Черноморских проливов для российских военных кораблей. Таким образом, снова встал деликатный «восточный» вопрос. Как обычно, он затронул не только Османскую империю и все державы, заинтересованные в ее судьбе, но и нетурецкие народы Балканского полуострова, освобожденные лишь частично и ожидающие окончательного раздела европейских территорий, все еще удерживаемых Турцией.

Однако это была не единственная причина, по которой объявление об аннексии Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией 6 октября того же года в сочетании с провозглашением полной независимости Болгарии под властью принявшего титул царя Фердинанда I спровоцировало особенно тяжелый европейский кризис, который на этот раз вызвал к себе самый большой интерес среди всех народов Центрально-Восточной Европы, особенно славян. Извольский посетовал, что Эренталь сделал это объявление неожиданно, не дождавшись ратификации русско-австрийской сделки другими державами, которые на самом деле были против открытия проливов только для России. Последняя поэтому ничего не получила и была так же возмущена односторонними действиями Австро-Венгрии, как и Франция и Великобритания.

Тем не менее открытого конфликта удалось избежать, так как страны, непосредственно затронутые аннексией, чувствовали себя обязанными ее признать. Так поступила Турция, все еще формально владевшая этими двумя провинциями, мало надеясь на то, что когда-нибудь вновь обретет их, и поэтому она удовлетворилась финансовой компенсацией. Сербия была возмущена этим объединением территории с преимущественно сербским населением с Австро-Венгрией даже больше, чем ее оккупацией в 1878 г. К тому же при короле Петре Карагеоргиевиче, который после убийства Александра в 1903 г. снова сместил династию Обреновичей, у сербов были довольно плохие отношения с Австро-Венгрией. Но даже Сербия в конечном итоге приняла свершившийся факт. В своей ноте от 31 марта 1909 г. она признала, что ее права не затронуты, и даже пообещала изменить свою политику в отношении Габсбургской монархии в духе дружеского добрососедства.

Сербии пришлось сделать это, потому что Россия не была в тот момент готова идти воевать. Однако она понимала, что Российская империя возмущена не меньше, чем она, и больше, чем когда-либо, считала Россию своим единственным настоящим другом и защитником. Она также ждала компенсации и в другом направлении, хотя Австро-Венгрия была против любых изменений статус-кво на Балканах. Но долгая напряженность, последовавшая за кризисом в связи с аннексией, не объединила все славянские народы Европы против Габсбургской монархии, которую поддерживала Германия. Не только Болгария, извлекшая выгоду из этого кризиса, теперь склонялась к Тройственному союзу, к которому еще в 1883 г. формально примкнула ее соседка Румыния, но и многие славяне, пострадавшие от господства России и увидевшие лучшее отношение со стороны Австрии, опять готовились к борьбе с царизмом в случае войны Австрии с Россией, которая, казалось, откладывалась только на время. Такова была программа польского движения за независимость под руководством Пилсудского, который начал военные приготовления в Галиции. Но даже те поляки, что продолжали считать союзника Австрии Германию своим главным врагом, и в целом все народы, надеявшиеся на улучшение своей жизни, видели для себя большие возможности в любом конфликте между империями, управлявшими Центрально-Восточной Европой.

Первым конфликтом, который разразился вскоре после кризиса из-за аннексии Боснии и Герцеговины, была война с Османской империей, которую освобожденные Балканские государства, ободренные поражением Турции в Триполитанской войне с Италией, начали в октябре 1912 г. Все соседи тех территорий, которые все еще оставались в Европе у Турции, – не только Сербия и Болгария в исключительном согласии друг с другом, но и даже маленькая Черногория, ставшая королевством с 1910 г. и первая объявившая войну, и Греция, разочарованная исходом своей никем не поддержанной борьбы против Турции в 1897 г. – были убеждены, что даже без какой-либо помощи от великих держав они могут полностью освободить Балканы от власти Турции, которая после младотурецкой революции в 1909 г. была даже еще более националистической, чем при коррупционном режиме султана Абдул-Хамида II.