Как ни странно, но труднее всего, оказалось, сломитьсторонников Анчуткина. Когда милиция уже сдалась, хотя из них мало кто уцелел –толпа есть толпа, выместили даже детские страхи, когда штатовских коммандосперебили и бросили их трупы у ворот Кремля, а в Останкино так и вовсе ихвыбрасывали с башни, то анчутницы дрались яростно, упорно, с осознанием своейисторической правоты.

Когда большую часть перестреляли на улицах, сам Анчуткин сядром своем партии в несколько сот человек укрылся в Политехническом музее,умело организовал оборону.

Танки, которые подвел Яузов, могли служить разве чтоприкрытием от выстрелов, да и то не послужили: из толпы так часто стреляли поокнам, что там уже никто не показывался.

На другой день анчуткинцы еще держались. С первого этажа ихвыбили, но со второго они забрасывали гранатами, вели огонь из винтовок иавтоматов. Среди убитых опознали несколько бывших офицеров, Яузов ругнулся ивелел отвести своих людей, не желая лишних жертв.

Это был последний очаг сопротивления. Яузов расставил танкипо всему городу, пустил военные патрули, что получили приказ расстреливать наместе каждого, кого застанут за грабежом или мародерством.

Меня не покидало смутное ощущение вины. Вместо Кремля, я сутра отправился на площадь Ногина. Теперь на подходах стояли милицейскиепатрули, из метро никого не выпускали, но народ прибывал из переулков, стоялгвалт, над головами потрясали винтовками.

Танки чуть отодвинулись, я к удивлению в группке военныхузнал Коломийца, Сказбуша и даже Когана. Яузов прижимал к губам коробочкусотового телефона, бубнил приказы. Среди военных выделялся широкий красномордыйгигант с генеральскими погонами, я узнал Сагайдачного, которого Кречет называлсвоим учителем. Сагайдачный без всякого микрофона руководил танками, взревываятак, что слышно было на другом конце все еще запруженной народом площади.

Я поздоровался со всеми, с Коломийцем обменялся долгимрукопожатием, да видят все, что ссора наша была нарочитой. Сагвйдачный,оглянулся, узнал, сказал вместо «здравствуйте»:

– Хорошо, сволочи, сражаются!

– Почему сволочи? – поинтересовался я.

– Если бы они так и в Чечне дрались!

Вокруг деликатно смолчали, старая рана генерала сочитсякровью, а Коломиец проговорил жалобно:

– Надо их, по возможности... ну, не истреблять.Все-таки за Россию дерутся. Как понимают.

Сагайдачный прорычал:

– Патриоты, мать их...

– Националисты?

– Хрен их разберет. Теперь все Россию берутся спасать,даже жиды и арабы. Только еще аборигены Австралии что-то молчат. Да еще хохлы,как услышали «Бей жидов, спасай Россию!», сказали, что лозунг добрый, толькоцель поганая...

Грохот выстрелов внезапно стал слышнее. Похоже, какая-тогруппа пыталась прорваться, идя грудью на пулеметы десантного полка, что прибылутром и занял первый этаж...

– Жаль, – сказал Коломиец с жалостью. – Все-такигибнут люди.

– Что люди, – сказал я с горечью, – гибнутнастоящие люди! Ведь не за деньги, не за дачи или счета в банке дерутся! За то,чтобы Россию сделать счастливой. Как понимают.

За нашими спинами загрохотало. На площадь ворвалсябронетранспортер, подлетел к нашим танкам, лихо развернулся. Десантникиповыпрыгивали, как шарики пинг-понга, и взяли машину в широкое кольцо.Последним неожиданно выбрался... Кречет!

Он на миг задержался на броне, в толпе узнали, заораливосторженно. Яузов подал руку, Кречет фыркнул, соскочил легко, только колениподогнулись едва не до земли.

– Прямо с аэродрома, – объяснил он. –Здравствуйте все! Заканчивайте, а то слишком много шума. Я вернулся с ворохомподписанных документов, сейчас не до мелочных драк!

Сагайдачный взял под козырек, губы растянулись до ушей.Рыкнул мощным голосом:

– Ну-ка, десантная рота!.. За мной!

Кречет дернулся, явно хотел остановить, не генеральское деловодить в атаку чужих солдат, к тому же гражданских, но это же чертова Россия,все перемешалось, рука президента замерла на полдороге, а я поманил одногодесантника:

– Бегом к Егорову!.. Скажи, его требует президент.

Десантник исчез, а Кречет вопросительно вскинул брови:

– Кто такой Егоров?

– Тот самый, – объяснил я, – чей самолетвыбросил десант прямо на крыши Кремля. С него-то и началось...

Из темного зева музея выскочили, взбивая пыль, двое вкраповых беретах. Десантник едва поспевал за крепким подтянутым офицером, уженемолодым, но крепким, как дерево. Лицо было суровое, в глазах еще не остылаярость боя.

На бегу бросил ладонь к виску:

– Господин президент, полковник Михаил Егоров...

Кречет кивнул:

– Вольно-вольно. Во всей этой истории я одного непонял... Как вы прибыли с такой скоростью?

Взгляды всех скрестились на молодцеватом полковнике. На лицеСказбуша был профессиональный интерес, ибо из городка N до Москвы лететь пятьчасов, никто тогда не знал, что Кремль захвачен.

Егоров вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул:

– Говорите.

Егоров сказал с некоторым смущением:

– Это было давно. Когда-то я прочел одну брошюрку...Задела она меня, чего давно не случалось. Ну, насчет пути России, принятияислама, вопросы мужской чести...Я тогда написал автору, чего, признаюсь,никогда раньше не делал... Мол, за эту работу ему настучат по голове! Но если ужочень придется круто, то пусть только крикнет одно слово – «Воздух!», и я придувместе со всеми ребятами. И, дал ему свой интернетовский адрес. Не емейл, апрямой ICQ.

Кречет смотрел с интересом. Спросил с недоверием:

– Но ради того, чтобы набить кому-то морду стоило литащить с собой весь десантный полк? Или хотя бы роту?

Егоров развел руками:

– Я потратил несколько минут, чтобы связаться сКремлем. Не знаю зачем, это как инстинкт. Ответили вроде бы те же люди, те жеголоса, те же лица... Стою, как водой облитый на морозе, все закоченело, волосыподнимаются дыбом! Мне говорят, что все в порядке, а по всему телу уже немурашки, а крабы носятся!.. Думаю, была – не была. Взял с собой всех, кто былпод рукой...

Коломиец сказал торопливо:

– Вы правы, у вас чутье! Они заранее изготовили нужныеклипы. Профессор Куницын уже лежал расстрелянный, а на экранах он, вроде бы впрямом эфире, водил экскурсию по Кремлю! И часы показывали нужное время, иКуницын тоже улыбался и говорил, какое чудесное утро. А его труп уже сбросилипрямо с Останкинской башни.

Сказбуш сказал: