В образовавшуюся расщелину важно вплывает лицо грозного Гарипова А-Вэ, румяное с легкого мороза, в совсем несолидной шапочке-петушке. Все-таки, я ухитрилась увидеть своего проректора в неподобающем виде, пусть не в трениках или трусах, но легкомысленная шапочка — это тоже незачёт. Незачёт, а может и вылет из универа прямо с последнего курса, который он может влёгкую мне устроить, если захочет.

И пока все эти мысли хаотично носятся в моей голове, лицо смотрит на нас не менее растерянно, чем мы на него, и, наконец, произносит:

— О… Рома! Почему… Почему не сказал, что зайдёшь? — и переводя внимательный взгляд на меня, добавляет: — Здравствуйте, барышня.

— А я не собирался, — по голосу Ромки слышу, что он еле сдерживает смех. — Мы с Женькой просто мимо проходили.

О боже. Он назвал мое имя. Только пусть ничего не говорит о том, кто я такая и где учусь — нервно натягивая свитер на бёдра, я понимаю, что у меня расстегнута ширинка на джинсах, а одного взгляда на растрепанного Ромку, со следами моей помады на подбородке, хватает, чтобы представить картину со стороны, во всей ее живописности.

— Па, знакомься. Это Женька, мы с ней вместе живем, — тем временем продолжает Ромка, пока мои глаза лезут на лоб. Нет, не так, совсем не так я представляла себе знакомство с семьей моего парня. И, кажется, не только я. Потому что грозный Гарипов А-Вэ сейчас совсем не грозный, а довольно-таки сконфуженный.

— Вот как… — негромко крякнув, он пытается понять, что лучше сделать и почему-то протягивает мне руку каким-то партийно-коммунистическим жестом. — Очень рад. Э-э… Евгения? — и сопровождая эти слова лёгким кивком, добавляет, — Арнольд. Гарипов. Приятно э-э… познакомиться.

— И мне, — еле выдавливаю из себя в ответ, надеясь только на одно — что Ромкин отец не пригласит нас сейчас на семейный ужин из вежливости. В отличие от сына, кажется, он человек очень строгих протоколов и правил.

— Да ты не парься, па! Женька знает, кто ты.

О боже, нет. Нет-нет-нет, только не это. Не надо говорить, что я его студентка!

— Правда?

— Ага! Она учится в твоём универе и боится тебя до усрачки. Так что мы не будем задерживаться, и зайдём как-нибудь, когда Женьке на так ссыкотно будет. Да, Женьк?

— Рома, не ругайся при даме, — это замечание вызывает во мне нервный смешок. Знал бы он, как Ромка умеет ругаться «при даме», и в какие моменты это делает, и что дама… сама совсем не против… Черт, о чем я думаю, стоя по струнке перед своим же протектором в его собственной квартире! И правда, лучше бежать отсюда прямо сейчас, пока я ещё чего-нибудь не ляпнула, что приведёт, конечно же, к моему отчислению.

— Спасибо большое, Арнольд Владленович, — блин, за что я его благодарю? Может, стоило просто сказать «Извините, я спешу»? Или это было бы слишком грубо… — Но нам действительно… пора.

Нам?! А не слишком ли фамильярно я заявляю что-то не только от себя, но от Ромкиного имени? Хотя… Он же сразу сказал, что мы живем вместе.

Ох, черт. Черт, черт, черт!! Теперь Гарипов-старший точно меня выгонит за внебрачное сожительство с его сыном! Все пропало, все потеряно, поэтому хуже уже не будет, если, прихватив свой рюкзачок, я просто возьму и выскользну в коридор, обязательно попрощавшись при этом. Чтобы мой проектор, которого мне посчастливилось увидеть в петушке, не подумал, что я совсем уж хамка и плохо воспитана.

— До свидания! — делая ровно то, что решила секунду назад, кричу я уже из подъезда, куда выскакиваю в приоткрытую дверь — за всеми нашими церемониями, никто так и не догадался ее закрыть.

— Ладно, я тоже пошёл. Всё, пока!

Пробегая лифт и устремляясь вниз по ступенькам, я слышу Ромкин голос, а следом — звук его шагов.

— Рома, ты когда зайдёшь?! — гремит нам вслед, умиленный подъездным эхом, грозный вопрос Гарипова А-Вэ. — И вы! Евгения! Тоже приходите, слышите?

— Я позвоню! — кричит Ромка, догоняя меня в пролёте между этажами и сгребая в охапку, лишая всякой возможности убегать дальше.

— Только позвони! Марта ужин приготовит! Позвони обязательно!

— Потом договоримся! — задрав голову, кричит Ромка, а я делаю над собой усилие, чтобы не дотронуться губами к его шее, не прикрытой воротом куртки, которую он не успел застегнуть.

— Мы же не пойдём ни на какой ужин, правда? — шёпотом спрашиваю я, после того, как дверь с громким лязгом закрывается над нами.

— Конечно не пойдём. Ну его нахер. Потом как нибудь ещё пересечемся. Тоже без подготовки, как сегодня, да?

Несколько коротких секунд, наполненных напряженным молчанием, мы смотрим друг на друга, после чего начинаем давиться смехом, а ещё спустя мгновение — хохотать на весь подъезд. Это какое-то безумие — как и каждый день с Ромкой, и давно уже стоит перестать париться по мелочам.

В каком залихватском порыве он обнимает меня, а я подпрыгиваю повыше, обхватываю ногами его бёдра, распахиваю ворот куртки ещё шире и целую взахлёб — шею под подбородком, ниже и ниже, выступ Адамова яблока, ямочку между ключицами, а он, закинув голову, негромко и так страстно стонет, что я готова сделать что угодно, лишь бы он не прекращал. Я отомщу ему за то, что он устроил в своей квартире перед выходом, и это будет самая сладкая месть для меня и для него.

— Э-кхм… Мододежь. Вы бы хоть на крайний этаж поднялись… Я все понимаю — не лето, под кустами е поваляешься, но… Тут же люди ходят. И часто.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Да что же это такое! Вот, опять — ещё один ушат холодной воды на наши разгоряченные головы. Опустив глаза и стараясь не встречаться взглядами с новой персоной, застукавшей нас, сползаю на пол только для того, чтобы услышать Ромкин жизнерадостный голос:

— О, здрасьте, Нин-Иванна!

— Рома? Здравствуй! А я тебя не признала сразу, в таком-то ракурсе. К папе приходил?

— Ага, — одаривая ее солнечной улыбкой во все тридцать два зуба, он общается с соседкой так, как будто они церемонно сидят на лавочке у подъезда. — Проведывал.

— Правильно, родителей надо проведывать. Ну, передавай привет отцу, если скорей меня увидишь. Я зайду к Арнольду Владленовичу на днях, надо будет с ним по поводу компьютеров переговорить, будь они не ладны. Везде эти компьютеры, скоро людей живых за ними видеть перестанем!