Присутствие Рут заметно оживило обеденный стол в Ратклиффе. Она без оглядки бросалась в разговоры, а когда через неделю после ее приезда зашла речь о лыжах (Мэриен подозревала, что Рут каким-то образом подвела к ним разговор), сказала:

– Мэриен, расскажи, как взлетать со слякоти.

И ей оставалось лишь описать, как она болталась из стороны в сторону на своей старой «Белланке», пытаясь сбросить с лыж вонючую грязь Валдиза.

– А зачем вообще лыжи, если нет снега? – поинтересовался сэр Линдси.

Мэриен объяснила, что летала на высокогорные рудники, где приходилось приземляться на глетчеры даже летом. Сэр Линдси проявил столь явный интерес и, неуклонно ведя ее от одного случая к другому, задавал столь подробные вопросы, что она почти не заметила, как стала чуть не душой компании, держа в восхищении весь стол. Правда, когда после рассказа о том, как сильный порыв ветра снес ее с ледника, наконец ненадолго воцарилось изумленное молчание, Мэриен смущенно замолчала и принялась сосредоточенно пилить мясо. Сэр Линдси обернулся к Рут:

– Вы разморозили нашего сфинкса. Отличная работа.

* * *

Мэриен избегала знакомства с Эдди, уклонялась от других приглашений Рут, но, до того как через стену пришло сообщение, переданное азбукой Морзе, прямой просьбы не поступало. До тех пор, если Эдди оказывался в Лондоне, Мэриен извинялась и уезжала на мопеде в Лестер, Ноттингем или еще куда-нибудь. Если же выяснялось, что Эдди не может отлучиться, Мэриен ехала в город с Рут, они шли в клуб Красного Креста, и все продолжалось как прежде – ужин, кино, игры, коктейли, танцы.

Но сейчас Мэриен не могла отказаться. В вопросе о продолжительности жизни члены экипажей истребителей не могли ожидать слишком многого.

Она подняла палец и отбила ХРШ.

Эдди ждал их в «Савое». Мэриен крепко пожала ему руку, посмотрела в глаза. Он был очень высоким, с продолговатой прямоугольной, как у лошади-тяжеловоза, головой, под тяжелыми бровями светились теплые глаза.

– Я уже давно хотел подружиться с вами. – Улыбаясь, он неизменно обнажал длинные редкие зубы. – Мало кто приводит Рут в восторг.

– Ты ей совсем вскружишь голову. – Рут прижалась к его плечу.

– До войны, – начал Эдди, ведя их к «Американскому бару», – я бы ни за что не осмелился зайти в эту гостиницу, боялся своей сиволапости, но, судя по всему, коли летаю над Германией, то могу выпить, где хочу. Помогает. – Он указал на свой мундир оливкового цвета с серебряными крылышками штурмана: – Не надо ломать голову, что надеть.

Мэриен кивнула. Ее собственная синяя форма тоже казалась броней, объяснением на все случаи жизни.

Рут пихнула ее в спину:

– Тебе сегодня придется поговорить, Мэриен, а то Эдди решит, что я рассказывала ему сказки.

– Я вас понимаю. – Мэриен вспомнила, как Джеки обругала ее за явку на собеседование в летном костюме. – Хорошо быть вне всякой критики.

– Именно! – воскликнул Эдди. – Знаете, я даже боюсь признаться, как мне нравится Лондон. Зажигательная здесь атмосфера, правда? Все отклонились от курса. Вы меня понимаете? Наверное, когда людям все время напоминают, что можно умереть – что умрешь, – они больше стараются быть живыми. Вы так не думаете?

Все заказали по коктейлю, и Эдди рассказал историю о том, как однажды, когда его самолет уже приблизился к цели, стрелок заснул в своей турельной установке, свернувшись калачиком в пузыре из стали и плексигласа под брюхом В-17.

– Не понимаю, как можно спать, вися в небе, но наш парень может спать везде. Он этим знаменит.

– Мэриен тоже может спать везде, – рассмеялась Рут.

Эдди приподнял бровь:

– Вот как? В чем ваш секрет? Я ужасно сплю.

– Закончите историю, – попросила Мэриен.

– В общем, мы не поняли, он просто как-то затих, оказывается, заснул. Он сказал, что проснулся, только когда по-настоящему загрохотали зенитки, а потом, – Эдди изобразил человека, который, только очнувшись ото сна, шатается и хлопает глазами, – крутанулся и тут же – тут же – уложил «мессершмитт». Мы вернулись живые и здоровые – слегка, правда, продырявленные. Стрелок рассказал, ему снилось, как он метко попадает в самолет, и только он проснулся, все стало явью. – Эдди нагнулся, переводя веселый взгляд с Рут на Мэриен: – Странно, правда? Должен вам сказать, засыпая, мы все в ту ночь напряженно думали о том, что хотим увидеть во сне, на тот случай, если заразно – когда сны сбываются.

– Надеюсь, тебе снилась воздушная база в Англии, – лукаво прищурилась Рут.

Очаровательный. Мэриен нашла слово для Эдди. Мэриен встречала не так уж много очаровательных людей, по крайней мере обладающих таким легким, щедрым, теплым обаянием. Рут смотрела на Эдди, и Мэриен поняла, что она его любит.

– Мэриен, если бы захотела, легче легкого могла бы заснуть в пузыре, – махнула рукой Рут.

Эдди спросил:

– А какое самое невероятное место, где вы спали, Мэриен?

Рут с надеждой ждала, что Мэриен сейчас изумит, поразит, и та уже чувствовала свое поражение. Ей не стоит даже пытаться соревноваться с Эдди. И все-таки она решила не быть скучной.

– Как-то на Аляске мой самолет упал в реку, довольно глубоко, в кабину набралась вода. До утра помощь подоспеть не могла, и я спала на верху самолета. – Она ссутулилась, теряя обороты. – Это случилось летом. Не так страшно, только вот комары.

– Расскажи про медведя, – попросила Рут.

– Медведь приходил, – совсем приуныв, пробормотала Мэриен. – За рыбой.

– Гризли, – уточнила Рут.

– Вы всегда были такой смелой? – спросил Эдди. – Какой вы были в детстве?

Мэриен подумала и ответила:

– Наивной. Одержимой. Косила под мальчика.

Эдди широко улыбнулся.

* * *

Ужинать они отправились в греческий ресторан.

– В размерах есть что-то потрясающее. – Эдди рассказывал о Гренландии, над которой штурманом летел из Штатов на новеньком В-17. – Видишь только лед. Белый до горизонта. Мои карты с таким же успехом могли быть пустыми страницами.

Мэриен глодала едкая зависть. Она завидовала Эдди и из-за Рут, и из-за Гренландии. Она помнила гравюры из отцовских книг с изображениями айсбергов и китобойных судов.

– Однажды я вылетела из Барроу, – сказала она, – на самом верху Аляски, и полетела над торосистым льдом. Я с трудом заставила себя вернуться. Было что-то… – Она умолкла, не зная, как выразиться.

– Гипнотическое, – помог Эдди. – На меня пустота оказала гипнотическое воздействие.

– Да, – кивнула Мэриен. – Именно так.

– Мэриен всегда доходит до самого края, – вставила Рут. – Тут ничего не поделаешь. По-моему, весь этот лед ужасен. Там даже людей нет.

– У берегов живут, – уточнил Эдди.

– Выносливый, должно быть, народ.

– В безлюдье отчасти и состоит привлекательность, – предположила Мэриен.

Эдди поднял стакан:

– За безлюдье.

Выйдя из ресторана, они очутились в полной темноте, как будто упали в подводную пещеру. Зрению Пикадилли не давала ничего, зато остальным чувствам – с избытком. Кругом толкались тела. Солдаты и женщины смеялись, улюлюкали, проносясь мимо на машинах, как летучие мыши.

Рут держала Мэриен за руку, а той шум, движение, веселье показались другой формой тишины, ожидания. Ждали все. Стопки, чтобы опрокинуть. Поцелуя, касания. Рассвета. Сна. Обязанностей, которые опять нужно выполнять. Ждали, что будет продолжаться война, ждали, когда она закончится, если когда-нибудь закончится. Ждали, когда произойдет то, что должно произойти.

Через дверь и темную бархатную завесу маскировочных штор Эдди провел их во влажный пузырь жизни. Множество людей в военной форме скользили, скакали на танцплощадке, напоминающей пятнистый от разноцветных огней ковер водорослей на волнах. Помимо сигаретного дыма, воздух был напитан кисло-сладким запахом, как будто и люди находились в процессе брожения. На сцене блестели валторны, им отвечали ныряющие скрипки, певец, нахмурив брови, вцепился в микрофон, словно невидимый коготь выдирал из него песню. Друзья поднялись на галерею. Эдди как раз описывал вид, открывающийся со штурманского места, расположенного в плексигласовой носовой части бомбардировщика.

– Иногда похоже на розетку собора, – принялся он перекрикивать оркестр, когда они уселись на банкетку, – а иногда на врата ада.

Кружок неба и облаков, появляющиеся из ниоткуда вспышки зениток, будто черный попкорн. Сотни бомбардировщиков в боевом порядке, самолеты, превращающиеся в горы дыма и огня. Иногда один, сгорая, падал на другой. В самолетах бывало так холодно, что