Пока Джейми не научился крепить доски и холсты, не единожды их с мольберта срывал ветер и, погоняв по грязи, лепил на какие-нибудь колеса или распластывал по стене, размазывая все краски.

Стены бараков внутри сплошь завесили женщинами, полукруглые казармы плотно заклеили улыбающимися кинозвездами и безымянными манекенщицами, как потолки соборов – ангелами и апостолами. Реальных женщин, женщин из дома, хранили в карманах или пришпиливали над койками и умывальниками, будто святых покровителей. Все без конца показывали Джейми своих возлюбленных и жен. С гордостью, волнением. Все переживали, что девушки их не дождутся, однако сами обычно не отказывались от подворачивающихся возможностей сходить налево. Нужно к кому-то прикоснуться, так они говорили. Вовсе не повод чувствовать себя виноватым.

Там, где обитали медсестры, висели фотографии мужчин в форме. Сестры переживали, что их близкие погибнут, но еще что могут гульнуть.

– Тебя ждет кто-то дома?

Медсестра Дайана показала Джейми фотографию родителей и еще одну – сестры в форме женской Вспомогательной службы сухопутных сил.

– Нет, – признался Джейми. – Вообще никто.

На первой прогулке, когда они оказались с подветренной стороны валуна, он поцеловал ее. На втором свидании, после танцев в офицерском казино, в кабине незапертого бульдозера он засунул руку в ее шерстяные панталоны. Она приподняла бедра, и он стащил штаны, пытаясь не врезаться в разные рычаги и кнопки, наконец втиснулся между ее коленями. Дайана слегка кивнула, и Джейми втолкнулся в нее. Он не был ни с кем много месяцев, все произошло быстро, он выскочил и воспользовался носовым платком. Последовало неловкое прощание, навалилась грусть, полная мыслями о Саре.

Капитану понравились картины Джейми, и он мрачно спросил, не напишет ли художник гавань лично для него. Когда Джейми принес ему работу, капитан спросил, куда он хочет направиться дальше. На театр военных действий, ответил Джейми, хотя его затошнило от этих слов: веселый, подлый эвфемизм «жестокой смерти». Посмотрим, сказал капитан. Джейми внесли в список пассажиров гидросамолета «Каталина» с лопатообразной мордой, направлявшегося в Датч-Харбор. Они не могли вылететь пять дней подряд, погода стояла ужасная. Три дня им даже не удавалось подняться с земли. Еще два раза они возвращались. Джейми уже не старался попрощаться с Дайаной. На шестой день самолет наконец оказался над океаном, в окна были видны только серые облака, машину трясло, бросало, она с ужасным скрежетом ухала вниз. Джейми, сидя с закрытыми глазами, только прижимал к себе ящик с красками. В Беринговом море почти каждый день тонули самолеты и экипажи, нелетная погода губила их чаще, чем неприятельский огонь. Джейми хотелось, чтобы за штурвалом сидела Мэриен.

В Датч-Харборе, полгода назад разбомбленном японцами, но большей частью восстановленном, он опять писал и отсылал картины. Самолеты изображал пятнышками в небе, на каждый по паре мазков. Джейми недолго пробыл там, ожидая отправки дальше на запад по дуге Алеутской гряды к Атту и Кыске, крошечным, слякотным, избитым штормами островам в самом конце архипелага, которые в июне захватили японцы. Японцев следовало оттуда прогнать.

С полетом до Адака ему повезло. Он проходил спокойно, а временами даже расходились облака, обнажая острова внизу: крутые, со снежными вершинами, украшенные перьями дыма вулканические конусы плавно спускались к воротникам отвесных скал, обрамленных бахромой волн.

Джейми поселился в бараке с когортой военных корреспондентов. На двери висела табличка «Адакский пресс-клуб».

Военно-морские строительные батальоны заполнили лагуну извлеченным бульдозерами вулканическим пеплом и постелили дырчатую стальную обшивку, соорудив таким образом взлетно-посадочную полосу. После гроз самолеты, отбомбившись, возвращались и садились в стоячую воду. Когда они с сердитым белым фырканьем врезались в посадочную полосу, пропеллеры поднимали густые облака брызг, так что на виду оставались только нос и края крыльев.

Иногда над лагерем летали японцы, обстреливали, бомбили, но, как правило, не наносили большого вреда. Пули и бомбы поглощала тундра.

– Мы ведь действуем более эффективно? – после одного такого налета спросил Джейми у военного фотографа.

Тот посмотрел на улетающие самолеты.

– М-да, вероятно, их слякоть прострелена сильнее, чем наша.

Однажды, когда Джейми слонялся возле медицинских бараков, из джипа выгрузили человека, раненного осколком бомбы, у него оторвало часть челюсти, форму пропитала кровь. Подбежавший фотограф пригнулся с фотоаппаратом. Загораживаясь от него, раненый поднял липкую красную руку. Джейми зарисовал его по памяти позже, но чувствовал себя при этом отвратительно. Он отметил какую-то беспомощную незащищенность в искореженном теле, приводившую в растерянность очевидность того, что раненый умрет. Человек хотел остаться один.

Джейми приложил к письму Мэриен набросок самолетов Р-40, носовые обтекатели которых разрисовали под пасти рычащих тигров.

Я бы хотел поговорить с тобой об Аляске, хотя не знаю, имелась ли у тебя когда-либо причина забираться на острова, поскольку раньше тут был один туман, слякоть и топи. Теперь здесь есть гавань и взлетно-посадочная полоса. Палаточный городок. На Атту и Кыску уже приходили какие-то люди, думаю, миссионеры и сотрудники метеостанции, но, похоже, никто не знает, что с ними сталось.

Джейми хотел рассказать Мэриен обо всем принесенном войной на пустынные берега Адака. Бесконечные корабли вывалили все ингредиенты цивилизации, все, чтобы накормить, приютить и развлечь десять тысяч человек. Бараки, ангары, холодильные установки, столовые, кладовки, минно-торпедные мастерские, кинотеатры, спортзалы, хирургические кабинеты. Самая разнообразная техника и все необходимое для ее обслуживания, горы оружия и боеприпасов, инструменты, запчасти. Сутью войны иногда казались скопление и транспортировка материалов, вещей. Он хотел перечислить Мэриен все эти вещи, поразить ее их количеством, разнообразием и будничностью (взять хотя бы путь одного-единственного консервного ножа), но список никогда не будет полным, ему не добиться цели. Может быть, так и измеряется масштаб войны, мелочами.

Он написал акварелью корабли в гавани и послал Саре, не добавив к рисунку ни слова.

В апреле участились налеты на Японию, наступление представлялось неминуемым. Исходили из того, что Кыска станет первым, поскольку он ближе. По взлетно-посадочной полосе Джейми подбежал к начальнику штаба и высказал пожелание участвовать в наступлении.

– Вы хотите рисовать наступление? – спросил озадаченный начштаба.

– Я должен отображать не только поставки и воздушное прикрытие.

– Десант прибудет из другого места. Здесь они останавливаться не будут, к ним вы присоединиться не сможете. Операция будет быстрая.

– А я не могу полететь на одном из бомбардировщиков?

Над водой плыл туман, и начштаба ткнул в него пальцем:

– Из-за этого дерьма вы почти ничего не увидите. Вы уверены, что не хотите вернуться на Кадьяк? Или отправиться куда-нибудь еще?

Джейми посмотрел, как на берег наползал туман. В войне сторона нейтральная, но могучая. Он окутывал, отсрочивал, заглатывал самолеты.

– Может быть, – ответил Джейми. – Скоро.

Одиннадцатого мая пришло известие: наступление началось. Цель – Атту, не Кыска. Полагали, все займет три дня. На острове находилось всего пятьсот японских солдат.

День шел за днем. Офицеры ходили мрачные. Японских солдат на острове оказалось больше. В разы. Условия плохие, все двигалось медленно.

Через неделю Джейми поднялся в воздух с экипажем бомбардировщика, но начштаба оказался прав: он вообще ничего не увидел. Самолет сбросил бомбы в серую пустоту, просто ради экономии топлива.

– Сраные ушлепки, – выплюнул штурман, и Джейми не понял, кого он имеет в виду: японцев, собственное командование или бомбы.

Его пронзила мысль, что в воздухе их самолет ничем не отличается от исчезнувших. Разница только в шансе на возвращение в Адак. Быть в небе означало быть потерянным для всех кроме себя, и Джейми задумался, не это ли привлекает Мэриен. А может, она уже не замечает.

В Токийском заливе собралась армада: транспортные корабли, линкоры, эсминцы и т. д., все нацелились на Алеутские острова, чтобы загнать американцев обратно на континент. Флотилия так и не вышла из порта. Могла. Но не вышла.

Через две недели стало известно, что к гавани, откуда отступили японцы, приблизилась пехота. Начштаба прошел мимо Джейми, рисовавшего у берега, затем, чавкая ботинками по грязи, вернулся.

– Сегодня позже сюда зайдет судно, потом оно отправится на Атту пополнить им запасы, – сказал он. – Если вы не передумали, могу организовать.