Так Джейми оказался на корабле, а на следующее утро уже плыл на десантном судне, пыхтевшем в прослойке чистого воздуха между низким туманом и серебристой водой. Потом его ждал мрачный серый пляж, изрытый воронками после артобстрела. В рюкзак он уложил спальный мешок, паек и запасную пару носков, на одном плече висел ранец с карандашами, акварельными красками и блокнотом, а на другом винтовка и снаряды. На песке стояли три трактора. Он помог загрузить их припасами, а затем с отрядом из восьми-десяти человек пешком двинулся следом. Они шли много часов. Грузовик и тракторы их обогнали, но по колее шлось легко. Один раз он попытался что-то зарисовать, однако ему объяснили, что останавливаться опасно, лучше двигаться дальше.

Наконец показался тыл: островерхие палатки посреди слякоти и сфагнового мха в пологой долине, над которой высились исчерченные снегом вершины гор. Вдоль дороги Джейми увидел тела японских солдат, конечности выступали под странным углом, а иногда поверх месива торчал один шлем. Найдя в походном лагере командующего инженерной ротой лейтенанта, он представился военным художником («Каждый день что-нибудь новенькое», – буркнул тот) и заявил, что хочет на фронт. В данный момент даже идти некуда, получил он ответ. Авангард удерживает позиции.

– Чувствуйте себя как дома. – И лейтенант обвел рукой палатки: – Отведайте все прелести Атту.

* * *

Вечером японские солдаты цедили неподалеку саке. Они провели в тундре год, и у них кончались запасы. Какое-то время стояла почти сплошная ночь, теперь почти сплошной день. Постоянный туман, жуткий ветер. Японский полковник отказывался капитулировать. Оборонительные сооружения американцев в долине были слабые, но за ними на склоне холма стояла батарея гаубиц. Если бы полковник ее захватил, то мог бы обернуть орудия на американцев. План отчаянный, почти невыполнимый, но попытка вызвала бы восхищение.

Осталась тысяча человек. Они прыгали, кричали, топали. Раненым всучили пистолеты, и те, как было велено, застрелились в голову. Тех, кто не мог, приканчивали инъекциями морфия или, когда иссякало терпение, гранатами. Они пили еще все, что могли найти.

На рассвете полковник приказал атаковать американские позиции. Джейми проснулся от криков. Человека, лежавшего рядом с ним, закололи штыком, но его пропустили. Он выбрался из спального мешка и побежал вверх по склону с винтовкой, подальше от неразберихи. Гранаты метали вверх брызги земли. Джейми чуть не свалился в окоп, уже занятый телом давно мертвого японца.

Неподалеку трое японцев перерезали тросы у палатки, где размещался медпункт. Брезент рухнул, покрыв мечущиеся на кроватях тела. Японцы принялись закалывать раненых. Потом Джейми вспомнит давнишнюю избитую собаку под одеялом, но сейчас, поднимая винтовку и прицеливаясь, он не думал ни о чем. Первому японцу Джейми попал в затылок. Тело подалось вперед, как будто его дернули за веревку. Второму пуля прошила плечо, скрутив так, что он присел. Пока он стоял на коленях, зажимая одной рукой рану, Джейми выстрелил ему в грудь. Третий растерянно оглядывался по сторонам. Как заметил Джейми, его единственным оружием был привязанный к палке штык; он бросил его и стоял, смотря на горы, пока очередной выстрел Джейми не пробил ему лоб.

Отложив винтовку, Джейми достал из нагрудного кармана маленький блокнот и карандаш. Рука сильно дрожала.

Через некоторое время японцы, похоже, потеряли чувство цели и, бестолково размахивая оружием, заметались в разные стороны, как пескари. Кто-то, отбирая у мертвых паек, давился шоколадными батончиками. Они передавали по кругу сигаретные пачки, закуривали. С холма доносился гул сражения, но в низине все разбились на группки, будто на вечеринке. Японцы снимали с поясов гранаты, стучали ими по шлемам, чтобы привести в действие, подносили к подбородку или животу. Стремительные всплески крови. Рассеявшийся, словно завеса фокусника, дым обнажил тела, недавно целые, живые, а теперь безголовые, безрукие, вычерпнутые в середине.

Сидя в окопе, Джейми рисовал, рисовал, только позже осознав, что покрыл страницы несуразными каракулями и кляксами, не имевшими никакого смысла.

Ратклифф Холл, Лестершир, Англия

Март 1943 г.

За два месяца до Битвы за Атту

Два длинных два коротких. Один короткий два длинных. Один длинный. Один короткий один длинный один короткий.

З – В – Т – Р. Завтра.

Мэриен лежала в кровати и представляла, как Рут, лежа точно в такой же кровати, выстукивает одним пальцем. Завтра… Лндн… ужн с Эд… пжст… Хчшь?..

Тишина. Рут заснула? Забыла Морзе? Мэриен, прижав ладонь к холодной штукатурке, ждала. Наконец отбила указательным пальцем:

Хчшь что?

Ответ: пзнкмться.

В январе, прибыв в Ратклифф Холл, Мэриен узнала, что его называют не усадьбой, не дворцом, а «большим домом». Здесь квартировала еще одна английская летчица и трое мужчин, двое из них американцы, но Мэриен, напуганная роскошной обстановкой и быстрой болтовней соседей, держалась в стороне. Ей выделили одну из комнат над гаражом, во всех них имелась такая роскошь, как обогреватели и горячая вода. Тут были и теннисные корты, и площадки для игры, как она узнала, в сквош. Дворецкий чистил пилотам ботинки, ужин – с вином и элем – накрывали в обитой деревянными панелями столовой. Иногда, без предупреждения, за столом появлялись знаменитые друзья хозяина, сэра Линдси Эверарда.

Сэр Линдси являлся наследником пивоварного состояния и владел соседним аэродромом, который отдал в распоряжение Вспомогательного транспорта. Сам он не летал, однако являлся большим энтузиастом авиации, коллекционером пилотов и аэропланов, судя по всему, радуясь тому, что война привела к его порогу такое множество и тех и других.

На аэродроме яблоку негде было упасть от пестрого ассортимента королевских ВВС, хотя Мэриен, еще не имея лицензии на все типы самолетов, в основном совершала транспортные полеты и перегоняла «спитфайры», выходящие с конвейера завода, расположенного у Касл Бромвича. Реже она забирала «оксфорды» в Ансти, «дефайанты» в Уолверхэмптоне и летала в ремонтные подразделения Котсволдса.

По крайней мере, должна была летать, поскольку густой промышленный смог, висевший над центральными графствами, по утрам, как правило – чаще всего, – прижимал пилотов к земле. Иногда они не могли вылететь по три дня, хотя из Касл Бромвича поступали все более настоятельные требования забрать накопившиеся новенькие, блестящие «спиты». Когда Мэриен удавалось выполнить поставленную задачу и закончить до темноты, транспортный самолет доставлял ее обратно в Ратклифф, однако она могла вернуться и поездом, а могла и столкнуться с необходимостью искать жилье там, где очутилась, что оказывалось не всегда легко, а подчас и невозможно. Нередко в глухих незнакомых городках в поисках места, где заночевать, ей приходилось таскать с собой сумку с самым необходимым на ночь и парашют.

* * *

Как-то ночью, в феврале, грязная после перегонки одного «спита» в Брайз Нортон, а другого оттуда в Косфорд, Мэриен вернулась в Ратклифф и заметила, что дверь в соседнюю комнату открыта. Она заглянула. Какая-то женщина, склонившись, распаковывала чемодан. Мэриен замерла, радость поднялась в ней, она не успела ее подавить.

– Рут! – воскликнула она.

Рут выпрямилась с платьем в руке и прохладно улыбнулась:

– Мне сказали, ты в соседней комнате. Я спрашивала, можно ли куда-то еще, но больше ничего не было. Так что виноват Вспомогательный транспорт.

Рут просилась в Хамбл, не в Ратклифф. Но ее взяли на место англичанки, которая уехала получать лицензию на двухмоторные самолеты.

– Не волнуйся. Я не буду мешаться под ногами.

– Я рада твоему приезду, – беспомощно пробормотала Мэриен.

Она не отдавала себе отчета в том, как несчастна, но волна радости при виде Рут принесла облегчение, словно противоядие.

– Не знаю, что тебе ответить. – Рут с грохотом повесила платье в шкаф. – Ты совсем меня бросила.

– Прости… Правда, прости.

– Прости? Прекрасно, конечно, но думается, ты должна мне кое-что объяснить.

Мэриен помялась. Она не могла сказать Рут правду, но не хотела врать.

– Ты веришь мне, сможешь простить, даже если я ничего не стану объяснять? Ты права, я повела себя ужасно. Причина есть, но ты можешь поверить, что это не важно?

Рут опять смерила ее взглядом, прикидывая степень искренности:

– Посмотрим.

Несколько дней обе испытывали неловкость, но потом все стало как вначале, даже лучше, они больше радовались