Ввиду тяжелого положения германских и австрийских восточных армий «провода» между корпусной комендатурой Кракова, венским Эвиденцбюро вкупе с австро-венгерским ГКА и Большой ставкой в Кобленце «раскалились»: «За несколько минут приказ, отданный по телефону или телеграфу „Высшим командованием“, попадал во все эти места»[992]. Когда австрийский Генштаб от безысходности решил прибегнуть к услугам русских коллаборационистов, начальник германского Генштаба тоже ухватился за это неконвенционное «средство… повредить врагу» (Мольтке). Их русский союзник мог впечатлить своих партнеров по переговорам в Кракове и Вене, а через них — немецких партнеров в Кобленце, сетью внушительных связей, простиравшейся до центральных командных пунктов русских западных армий.

1. В штабе 3-й армии, действовавшей против Австро-Венгрии в галицийской кампании, брат ближайшего русского соратника Ленина, Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич, занимал пост генерал-квартирмейстера, оказывая влияние на решения командующего, Николая Владимировича Рузского[993]. Когда в сентябре 1914 г. Рузского назначили главнокомандующим Северо-Западным фронтом, Бонч-Бруевич вместе с ним попал в штаб фронта, где среди прочего отвечал за шпионаж и контршпионаж против Германии. Здесь он не только узнал об «осведомленности германского Генерального штаба… даже о самых секретных замыслах русского командования»[994], — но и сам способствовал утечке важнейшей информации за линию фронта. С этой целью он в начале октября 1914 г. пристроил уволенного жандармского подполковника Мясоедова на соответствующую должность в контрразведке 10-й армии, а с января 1915 г. воспитывал из капитана Б. М. Шапошникова будущего красного маршала. Его влияние внесло решающий вклад в тяжелые поражения русских в Восточной Пруссии, о разведывательной подоплеке которых в первый год войны еще никто не догадывался. Правда, начальник Генштаба Н. Н. Янушкевич сокрушался, что над Северо-Западным фронтом тяготеет какой-то «злой рок»[995], стоивший жизни сотням тысяч русских солдат и подорвавший великодержавный военный престиж России, но только в 1917 г. были высказаны вслух подозрения насчет работы Бонч-Бруевича на центральные державы[996]. Подозрения имели под собой основания[997].

В штабе 1-й армии русского Северо-Западного фронта под командованием генерала Ренненкампфа служил младший однокашник Бонч-Бруевича по Академии Генштаба Сергей Сергеевич Каменев (1881–1936), сначала адъютантом, чуть позже — начальником оперативного отделения[998]. Он был протеже военного министра Сухомлинова, который с 1907 г. явно благоволил этому уроженцу Киева, в 1911 г. перевел его в оперативное отделение штаба Виленского военного округа, а в апреле 1914 г. пригласил на военную игру, устроенную в Киеве для избранных представителей высшего командного состава. Каменев и в частной жизни вращался в ближнем кругу Сухомлинова и его австрийского друга и покровителя Альтшиллера[999], с 1905–1906 гг. — резидента Эвиденцбюро в Киеве. В начале войны назначение[1000] Каменева адъютантом и начальником оперативного отделения штаба 1-й армии привлекло всеобщее внимание, поскольку не соответствовало ни его выслуге лет, ни достижениям[1001]. Ленин после захвата власти сделал Каменева командующим Восточным фронтом (1918), а в 1919 г., когда хотел внушить своему партнеру Людендорфу доверие к боеспособности Красной армии и уговорить его на совместный удар по Антанте в Польше, — главнокомандующим РККА. Должно быть, не слишком примечательный генштабист приобрел в оперативном отделении штаба 1-й армии такие заслуги, что показался Ленину подходящим для этой роли. Свой пост он сохранял до смерти Ленина в 1924 г.

Бонч-Бруевич и Каменев, пожалуй, самые заметные среди протеже Сухомлинова в российском Генеральном штабе, но они действовали не в одиночку. Русские эмигрантские и российские постсоветские авторы[1002] представили списки высокопоставленных офицеров русской армии, которые раньше или позже по психологическим, финансовым или идеологическим причинам становились ферментами внутреннего брожения в российских вооруженных силах, заражая их ленинским пораженчеством. Среди них непропорционально большую долю составляли те, кому протежировал Сухомлинов[1003]. Благодаря некоторым из них «германской разведке удалось проникнуть в штабы ряда русских армий»[1004]. Подполковник Генштаба, начальник разведывательного отделения при штабе 11-й армии Поляков показал на процессе по делу Сухомлинова (1916–1917): «Многие наши операции не имели успеха по несомненной осведомленности противника о военных планах»[1005]. Фельдмаршал фон Гинденбург позже косвенно подтвердил его слова. На основании опыта первых недель войны он был убежден, что Россию удалось бы разгромить в череде решающих сражений, и намекал: «Для этого… как обнаружилось уже тогда, благоприятные условия предоставляло если не российское верховное командование, то руководство русских армий. Танненберг это доказал…»[1006]