Едва Кордовин увидел широкий нож в руках повара, в егопамяти всплыло одно чудесное застолье в модном Варшавском ресторане «Уповаров».

Тот был оформлен под кухмистерскую начала XX века — белыекафельные стены, столы вразнобой, смешные разновозрастные официанты с завитымиусами и седыми косицами, в старых жилетках и белых фартуках до пят… Там тожеразделочный столик подкатили прямо к столу, где Кордовин сидел с изумительнойкрасоты молодой польской художницей, тоже заказавшей себе «мясо по-татарски». Ито, с каким хищным выражением глаз и полуоткрытого рта красавица следила заразделочным ножом, летающим над кровавым куском, все решило: после ресторана онпроводил прекрасную пани до дома и, чинно расцеловав нежнейшие ручки, одну идругую, — раскланялся.

— Следи, не отвлекайся! — велел Лука.

Священнодействие началось со слегка подброшенного ипойманного на широкую щеку ножа куска сырого мяса, за который взялись искусныеруки повара. Нож мелко-мелко шинковал податливую плоть, нежно переворачивал сбоку на бок, совершал какие-то глиссандо вдоль и поперек куска, — все вритме стремительного танца, недоставало лишь музыкального сопровождения. Следомчародей густо посыпал мясо перцем, солью, какими-то особыми специями; и вновьчасто-часто трепеща ножом, гладил и перебирал нежный шелк сырого фарша. И когдаказалось, что более мелко порубить уже нельзя даже родниковую воду… вновьприступал: собирал в горочку, раскладывал на доске, разглаживал…

Несколько минут они молча ели: Лука свое вожделенное «мясопо-татарски», Кордовин — банальный, но вкусный, в меру прожаренный бифштекс.

Ублажим вначале твою утробу, святой Лука, затем примемся заоблегчение твоей души.

Снова появился официант с бутылочкой какой-то мутнойжидкости:

— Профессоре, ваше любимое масло.

— О, спасибо, вы вспомнили! — умиленный Лукасказал Кордовину: — Я так часто здесь бываю, они все про меня знают. Попробуй,вот, тоже — это смесь нескольких масел.

Кордовин покосился на мутную жидкость в бутылочке:

— Нет, благодарю… — и заговорил легко и безотносительнок нашим баранам о стратегии Ватикана в вопросе приобретения ценностей и,главное, в вопросе допуска широкой публики к этим самым ценностям. Церковьвсегда была дальновидна и всегда понимала толк в рыночных отношениях — вспомнииндульгенции! — говорил он. — Или вот возьми историю Гварнери. Еслине ошибаюсь, его скрипки Ватикан скупал на корню в течение десятилетий…

— Двадцать пять лет, — вставил Лука. —Четверть века. Он работал исключительно на Ватикан. В среднем от четырех досеми скрипок в месяц.

— Отлично. Теперь помножь на двенадцать месяцев, и хотябы на двадцать лет — получается тысяча двести инструментов. Где они? Известны —и стоят миллионы — несколько десятков инструментов, и при том, что специалистыне считают Гварнери великим мастером — так себе скрипочки-то…

— Ну и что ты этим хочешь сказать?

— А то, что веками Ватикан вел скрытую рекламнуюкомпанию этим скрипкам. Веками! При жизни мастера циркулировали в продажесчитанные инструменты. И с тех пор очень редко появляется очередная скрипочка —якобы в комоде нашли, а ту якобы в запасниках провинциального музея… И этинаходки сразу идут в продажу по — сам понимаешь, какой цене. Очень экономноерасходование бесценной валюты.

Они выпили еще по бокалу вина, перешли на гомеопатов.

Почему бы тебе не попробовать отдать свою астму в их нежныедорогостоящие руки? Моя тетя всю жизнь лечит гомеопатией все, даже свойвздорный характер. И вот — ей восемьдесят лет, она водит автомобиль, пишетстихи на испанском и делает «ласточку»…

Лука расхохотался и по этому поводу рассказал смешной случайсо своей покойной мамочкой, которая, перепутав таблетки, полгода принималаотцовы гомеопатические пилюли против воспаления простаты, и что интересно —уверяла, что значительно поздоровела. Затем перескочили на Бассо.

Этот гусь тоже для исцеления насморка ищет непременнокакого-нибудь тибетского колдуна, тем более, что его новая пассия — тебя еще незнакомили? — молодой, довольно модный архитектор, насчет таланта… — явоздержусь от высказываний, — так вот, тот увлекается хиллингом,накладывает руки и всякое такое. Якобы вылечил Бассо от мигреней. Кстати, Бассоговорил, что завтра утром вы едете к его родителям, куда-то на ферму подФлоренцией, да? О, нет, я бы с удовольствием присоединился, но в эти несколькопаршивых недель сезонного обострения предпочитаю держаться поблизости от своеговрача… А вы, ребята, смотрите, за успех пока не пейте, — спугнёте удачу.Хотя у меня есть некая уверенность, что денька через два… Боже, как вспомнютвою хладнокровную физиономию и этот индиферентный голос: «Немного,монсеньор…». Кстати, когда у тебя обратный билет?

В этот миг Кордовин вспомнил, почему при виде кардинала впамяти всплыла щелястая стена их нужника и большой блестящий гвоздь, на которыйтетя Лида насаживала самую разную литературу — она не вдавалась в содержание,поэтому с легкостью пустила «под нужду» толстенный том «Трех мушкетеров»,неосмотрительно оставленный Захаром на террасе. И он потом долго оплакиваллюбимую, наизусть заученную книгу, снимая с гвоздя по листку и читая что-нибудьвроде: «змеиная улыбка скользнула по губам кардинала…». И плыли перед глазами воранжевом сумраке нужника алмазные подвески королевы, и вилась шелковая пыль всолнечной щели, и жужжали, поблескивая перламутровыми спинками, зеленые мухи, ивсегда, всегда он был на стороне королевы, а не кардинала!

— Слушай, — задумчиво проговорил Кордовин, —а этот гребаный святой отец… этот невежа, с кислятиной во всем облике, он…

— …Только, умоляю, не торопись делать выводы, —вставил Лука. — Хотя понимаю, что ты несколько… обескуражен. Ондействительно сегодня превзошел самого себя. Однако поверь мне, в Ватиканедостаточно приличных и даже в высшей степени интеллигентных людей.

— Не сомневаюсь. Я не о том… Просто мне показалось, чтобудь его воля, он бы и на порог меня не пустил вместе с моим Греком. И все-такичто-то заставляет его идти на эту сделку чуть ли не против собственногоубеждения. В чем же дело?

Лука поддел ножом остаток фарша на тарелке и пробормотал:

— Ну, с чего ты взял, не понимаю… Просто он сам-тоничего не смыслит в специфике… э-э… предмета… А его манеры… ну — обычноескопидомство монастырского ключника: зажать кувшин молока или горшочек с мёдом…Ведь, фигурально выражаясь, связка ключей от всех кладовых и подвалов Ватикана— у него на поясе. Ну и ты, откровенно говоря, заломил неслыханную, неожиданнуюсумму — он не был готов. Да и я чуть сознание не потерял: все моглорасстроиться в единый миг. Правда, теперь, как лицо заинтересованное, не могуне благословить твой э-э… пиратский налет на закрома Святого Престола.

Вот это смущенное бормотание — лучший знак. Парень готов, онуже успокоился, подсчитал в уме свою прибыль и достаточно разомлел.