А теперь вернёмся к более приземлённым вопросам. Прости мне старческую болтливость, дитя, но, предчувствуя скорое с тобой расставание, я жажду наговориться с тобой — и всё никак не наговорюсь, а время идёт…»

Всхлипнув, Ирис не сдержалась и зарыдала, наконец, в голос, оставив последнее послание мужа и зарывшись в подушки. Где-то в своей каморке заполошно ахнула Фрида, забегала, засуетилась, скрипнула дверь гостиничного номера, пропуская Али, который, по своему обыкновению, сторожил у порога, и здесь, в Питивье, не изменял своим правилам. А Ирис всё плакала, не в силах остановиться, и не прощальная ласка покойного эфенди была тому виной, она лишь послужила последней каплей, переполнившей чашу скорби за сегодня.

Ещё недавно её душа пела и ликовала, вспоминая видимый ею одной воздушный поцелуй капитана, а потом пришло воспоминание, что любовь невозможна. Осталось всего два-три дня до их встречи в Лютеции — и она сама скажет, что ничего между ней и Джафаром быть не может. И не из-за того, что она сменила веру: по шариату это христианин не может жениться на правоверной, а вот мусульманин на христианке может. Однако причины, по которым Ирис Рыжекудрая не вправе выйти за османского подданного, давно были сформулированы, и заготовлены для озвучивания на… свидании, если только можно так назвать так прогулку, о которой они ранее условились. И всё же — на несколько минут, забыв обо всём, она парила в мечтах и надеждах, вспоминая улыбку, озарившую лицо её несостоявшегося возлюбленного…

Потом погрустнела, взяла себя в руки, и нашла силы спокойно выслушать от подсевшего в карету Филиппа в чём-то даже забавный рассказ, как они с османцами вежливо уступали друг другу дорогу. Перевес остался на стороне франков, ибо они — хозяева, а османцы гости в их стране, гостям же за честь предоставить всё лучшее… Она даже нашла силы улыбнуться, потому что граф оказался непонятно оживлённым. То ли в нём проснулась дипломатическая жилка, и он вошёл, наконец, в привычное жизненное русло, то ли просто радовался жизни… Ирис подозревала, что у него просто прошла послелечебная хандра. Видимо, только сейчас он начинает осознавать, что, наконец, свободен. Ну и хвала Аллаху… то есть, слава Богу, хоть перестанет быть таким замороженным.

И почти сразу же они поссорились. Или недопоняли друг друга?

Всё началось с вопроса Ирис, когда же они, наконец, прибудут в столицу. На что граф ответил, что, двигаясь в том же темпе, им остаётся не более пары дней пути. Наверняка гостья захочет в дороге остановиться, и не раз, поскольку им повстречаются прелестные деревушки, радующие глаз, да и места здесь удивительно красивы… Что касается Лютеции — то Ирис успеет вдосталь насладиться красотами, потому что он, граф, превосходно знает этот древний город, и если гостья и в дальнейшем окажет честь терпеть его в сопровождающих — проведёт её по лучшим соборам и достопримечательностям, тем более, что особняк де Камилле расположен недалеко от центра города, от него до местных красот рукой подать…

— Я не совсем поняла, — в лёгком замешательстве сказала тогда Ирис. — А при чём здесь ваш особняк?

— Там уже приготовлены для вас гостевые покои, — безмятежно сообщил граф. Как о само собой разумеющемся. — Я выделил для вас и вашего сопровождения целое крыло; его раньше занимала моя покойная матушка. Вы будете жить совершенно обособленно, сможете принимать гостей на своей половине и иметь отдельный выезд. Я позабочусь об этом. Что-то не так?

Девушка почувствовала, что заливается румянцем.

Одно дело — гостить в замке герцога д’Эстре… В замке! Изначально предназначенном для размещения множества людей и семей, с целым этажом гостевых комнат, со своими службами, сонмом прислуги, гвардией… иначе говоря, в миниатюрном городе. Но в одном доме, под одной крышей с холостым мужчиной…

— Это невозможно, — сказала она твёрдо. — Я остановлюсь в гостинице.

Казалось, графа окатили ледяной водой. У него даже глаза сделались колючие, как льдинки.

— Почему же, позвольте спросить? — вновь превратившись в прежнего сухаря, поинтересовался он.

— Потому что, ваше сиятельство, — она намеренно перешла на официальное обращение, — есть определённые правила приличия, одинаковые как на Западе, так и на Востоке. Не потеряв честного имени, одинокая женщина может проживать в доме с одиноким мужчиной только в единственном случае: если она — его невеста. А я таковой не являюсь. И, знаете, не хочу потерять доброе имя, едва появившись в вашем обществе. В свете, хотела я сказать. Странно, что вы об этом не подумали.

Филипп де Камилле откинулся на спинку сиденья.

Фрида, тихо, как мышка, сидевшая в своём уголке, пошла красными пятнами и уставилась во все глаза на хозяйку.

— Однако, — протянул граф. — Должен признаться… Сударыня, но ведь я же отметил, что выделяю в ваше распоряженине целое крыло, отдельную часть дома! Поймите, вы будете жить абсолютно независимо от меня!

— И при этом — в доме графа де Камилле. Вы же не объявите про это отдельное крыло всем и каждому? Нет, благодарю. Ваше сиятельство, я ценю вашу заботу и покровительство, но последние их проявления мне кажется чересчур избыточным.

— Вам так противно моё общество, что вы даже не хотите упоминания моего имени рядом со своим?

Голос Филиппа дрогнул — то ли от волнения, то ли от сдерживаемой ярости. Скорее всего — от последнего, ибо кулак графа непроизвольно сжался.

Ирис опустила глаза.

— Не приписывайте мне того, чего нет. Повторюсь: я ценю вашу заботу. И отношусь к вам с уважением, поскольку знаю не первый год. Но вот вы отчего-то подобного уважения ко мне не проявляете, раз моё честное имя для вас пустой звук. Или вы думаете, что, живя в мусульманской стране, я не знаю обыденности вашего высшего света? Между нами ничего нет; никто не слышал о нашей помолвке или, допустим, обручении; так отчего мне гостить именно у вас? В тот же день раструбят на всю Лютецию, что я ваша любовница. Стыдно, граф!

Она сердито отвернулась.

Побагровев, де Камилле глотнул было воздуха, собирался что-то ответить… Обернувшись, Ирис глянула на него в упор.

— Или вы думаете, что всё это время оказывали своим вниманием честь бывшей рабыне? У которой ни титула, ни происхождения, ни состояния… Что я должна ещё и благодарить за то, что край вашего сияния касается и меня?

Отчего её, всегда выдержанную, спокойную так занесло — она и сама не могла объяснить. Но выходка — а иначе нельзя было назвать самовольное распоряжение Филиппа её добрым именем — взбесила.

— Я — свободная женщина! — отчеканила, заставив себя успокоиться. — И дорожу репутацией. Если вы и впредь намерены, как «хозяин», — она намекнула на предыдущий разговор о послах, — предоставлять гостье лучшее — найдите мне хорошую гостиницу. Или я попрошу об этом своего крёстного отца — думаю, он сделает это с куда большим тактом.

«Чем вы…»

Филипп был уязвлён в самое сердце.

Однако попытался спасти ситуацию.