Главные трудности первых дней касались выявления и наказания коллаборантов. Сначала взяли руководителей вишистского правительства. Филиппа Петена, которому уже было почти девяносто лет, судили за государственную измену, приговорили к смертной казни, лишили всех наград и чинов, кроме маршала Франции. Понятно, что за его заслуги в Первую мировую войну он должен был избежать смертной казни, и де Голль смягчил приговор до пожизненного заключения. После трех месяцев заключения в крепости в Пиренеях он был переведен в тюрьму на острове Йе у Северо-Атлантического побережья. Там он оставался, пока не умер, совершенно дряхлый, в июле 1951 г. Вейгана, который в правительстве Петена занимал должность министра обороны и забирал еврейских детей из школ и училищ, оправдали (совершенно невероятно!). Казнили фактически только троих (расстреляли, время гильотины наконец прошло) из вишистской военной верхушки: Жозефа Дарнана, который как офицер СС руководил вооруженной милицией, преследовавшей членов Сопротивления, Фернана де Бринона, третьестепенного члена режима Виши и активного сторонника нацистов, который в сентябре 1944 г. бежал в Германию и стал президентом вишистского правительства в изгнании, и Пьера Лаваля, наверное, самого отвратительного из этой тройки. Фанатичный пронацист, он играл большую роль в депортации еврейских детей в Германию, а в день высадки союзников в Нормандии по радио запретил соотечественникам оказывать какую-либо помощь союзным войскам.

На многих других коллаборантов нападали толпы возмущенных людей и забивали их до смерти. Бесчисленному количеству женщин, которых обвиняли в сожительстве с немецкими солдатами (многие делали это, чтобы добыть еду для своих детей), брили головы и прогоняли полуодетыми по городским улицам. Говорят, что только участники Сопротивления суммарно казнили около 4500 человек. Стараясь навести порядок, де Голль объявил так называемую épuration légale (чистку рядов), чтобы наказать всех изменников и истребить по возможности следы режима Виши. Около 2000 бывших коллаборантов приговорили к смертной казни, хотя фактически казнили менее 800. (Он сам как глава государства смягчил 998 приговоров, в том числе всем женщинам.) Однако существовала большая группа людей, в отношении которых не было определенности: одни подозревали их в сотрудничестве с оккупантами, а другие считали, что они отважные бойцы Сопротивления. Только в одном Париже по подозрению в работе на врага в то или иное время задержали более 150 000 человек, большинство из которых позже отпустили. В это число входили промышленник Луи Рено, певцы Тино Росси, Морис Шевалье и Эдит Пиаф, актер и драматург Саша Гитри, модельер Коко Шанель. В первые дни после освобождения в британском посольстве было несколько случаев, когда один гость, не привлекая всеобщего внимания, подходил к хозяйке до того, как подавали обед, и говорил, что, к сожалению, он не может сесть за один стол с другим гостем.

Вторая мировая война, таким образом, оставила Францию в противоречивом состоянии. Страна оказалась и побежденной, и победительницей. Она пережила моменты и славы, и позора. Ее новый лидер был одним из самых великих людей во французской истории, но в то же время иной раз вел себя мелочно. Он обеспечил Франции замечательное руководство с определенной степенью порядка, в котором она после пережитого за пять долгих лет отчаянно нуждалась. В последующие годы перед Францией вставало много проблем – с Вьетнамом, Алжиром, объединенной Европой, а в самое последнее время с мусульманским миром, но 2000 лет истории вполне достаточно. Я завершаю эту книгу окончанием Второй мировой войны, потому что, если описываю факты, которые помню по собственной жизни, уже не ощущаю, что пишу историю. Итак, я ставлю точку на последнем большом рубеже с чувством огромной признательности. История франко-британских отношений за прошедшие двадцать веков была, мягко говоря, разнообразной. Но за эти столетия Франция сделала для европейской культуры больше любой другой страны, и многие народы – счастливые бенефициары.

Благодарность бывает двух видов. Прежде всего, это признательность, которую все мы должны испытывать за то, что Франция дала миру. Пожалуй, нам стоит начать с французского языка. Для всех, кто не рожден французом, он всегда будет сложной задачей – это, безусловно, самый трудный из романских языков для изучения и, видит бог, для произнесения. (На самом деле я всегда считал, что легкий акцент полезен: мы не имеем права овладеть иностранным языком и делать вид, что он нам родной. Только благодаря маме, которая настояла на уроках с четырех лет, я плохо помню время, когда не говорил по-французски достаточно свободно, но я никогда не хотел бы, чтобы меня принимали за француза, да и зачем.) Награды за труды по изучению французского языка огромны, не только для туриста, но и для читателя: каким бы блистательным ни был перевод, особенности оригинального текста неизбежно теряются, в поэзии, конечно, больше, чем в прозе. И я имею в виду не только великих писателей – Ронсара и Расина, Бальзака и Флобера, де Мюссе и Гюго[225], – но и Сименона с его Мегрэ, восхитительно красивые народные песни, которые я сам любил петь, и прославленные, при этом совершенно непереводимые, баллады Эдит Пиаф, Шарля Трене, Жоржа Брассенса, Жака Бреля и других – в те самые годы, когда лучшим, что могли предложить британцы, было «Cruising Down the River (on a Sunday Afternoon)»[226]. В отличие от британцев, французы гордятся своим языком. Модные англицизмы, естественно, проникают (от le weekend до email), но Французская академия всегда на посту, чтобы вынести предупреждение, если дела выходят из-под контроля.

А теперь художники. И в области живописи вклад Франции огромен. Конечно же Клод Лоррен, которого так любил Тёрнер, и Никола Пуссен, а также два великолепных портретиста Филипп де Шампань и Гиацинт Риго, но мое сердце остается в XVII в. с Жаном Фуке, братьями Лимбург (создателями «Великолепного часослова герцога Беррийского» – Très riches heures du duc de Berry) и их столь же блестящими современниками.

Переходя к миру музыки, скажу, что свой список я бы начал с Жан-Батиста Люлли просто потому, что считаю его «Au clair de la lune» («При свете луны») одной из самых красивых песен в мире. Из композиторов XIX в. я бы вручил золотую медаль Гектору Берлиозу, а очень близкую к золотой серебряную – Бизе, Форе и Дебюсси. (Равель дисквалифицирован за ужасное Boléro.) И это если не упоминать оперных композиторов – Гуно, Массне, Мейербера и Делиба для начала, чьи произведения слишком редко звучат в Англии, думаю, в основном потому, что немногие английские и американские певцы легко справляются с назализованными гласными и почти повсеместным женским окончанием «-e», которое гораздо сложнее, чем кажется при первом знакомстве.

В области архитектуры отмечу лишь удивительные романские храмы (особенно прекрасные находятся в Тулузе, Ангулеме, Турню и Ле-Пюи), собор в Шартре и замки Луары. Это перечисление можно продолжать почти ad infinitum[227].