новые сотни таких писем? А главное, таких поступков? Я медлил нанести бедняжкам этот последний удар…

Лариэль сказал с ненавистью: министр сочиняет стишки, кажется? Так пусть напечатает пронзительный стишок в утешение всем, на ком их принц не женился! Глубокие соболезнования в рифму… Пусть Бум-Бумажо женится на этих отверженных сам, в конце концов! Дороги они ему? Пусть докажет — возьмет их себе!

Тут Лариэль заметил, что члены Совета передают друг другу и жадно разглядывают какие-то карточки. Всезнающий коротышка Прогнусси пояснил: это фото — незнакомая еще в Пухоперонии, но совершенно безобманная техника… сходство дает поразительное! А на этих карточках — одна и та же девушка в разных видах… Министр эстетики, разглядывая один пляжный снимок, заявил, что девушка — просто божественна… напоминает Афродиту, выходящую из пены морской…

Красавицу запечатлели по-всякому, во многих вариантах: вот она со своей собакой (пес был устрашающих размеров), а вот — с папашей: она пишет маслом пейзаж, а родитель заглядывает в мольберт через ее плечико. Родитель этот оказался не кем-нибудь, а Балтасаром, королем богатой и прогрессивной Фармазонии. Карточки прибыли сюда из фармазонского посольства, конечно… Тетя Гортензия знала, что с детства Лариэля опьяняли тюбики с красками, и радостно объявила: мало того, что принцесса Юлиана хороша собой, — еще их сближает с Лариэлем общее увлечение искусством!

Стоим, как утес!

Принц понял: они ведут дружную психическую атаку на него… то лобовую, то обходным маневром… Черта с два проявит он слабость! «Картинки» он потребовал сию же минуту передать ему в руки. Один-единственный голос маркиза Эжена де Посуле поддержал его: «Бесстыдство с их стороны — подсовывать нам такую возбуждающую рекламу!» Но тут, видимо, маркизу сильно наступили на ногу — он по-щенячьи пискнул и затих. Кто-то сказал, что из посольства пришло и совсем другое: счет за восемнадцать лет аренды Кисломолочных островов! Полтора миллиона фуксов — ни больше ни меньше.

Тетя Гортензия разгневалась:

— Сутяга он, этот король Балтасар! У них целые озера отличного творога, он так и прет бесплатно, сам собою! — шумела она. — И протухал, пропадал бы псу под хвост, если б мы не брали его! Жмот!

Принц Лариэль из последних сил изобразил спокойствие, уверенность.

Что ж, будем платить, никуда не денешься, — сказал он. — Введем особый творожный налог на всех состоятельных людей. Растолкуем в печати, почему нет у страны другого выхода. И начнем с самого Совета Короны: каждый из присутствующих внесет по двенадцать тысяч фуксов, если без молочных продуктов он не представляет своего меню… Нам, господа, всем придется туго… Моей семье тоже, представьте: жемчуга покойной королевы-мамы, подаренные принцессе Анне-Веронике Его Величеством, теперь надо будет со стыдом попросить у нее обратно и продать…

Одни не поверили ему, другие не нашли в его словах утешения. Взгляды были все исподлобья, затравленные, недовольные… Еще бы: отстегивать по двенадцать тысяч своих кровных!..

Фото, о которых принц не забыл (не дал, например, Фуэтелю две карточки прикарманить!), были наконец собраны и лежали возле Лариэля. Не глядя, он стал брать каждую — и рвать ее.

— Вот мой ответ, господа… Мой ответ… Можете запихнуть его в шляпу господина посла!

Наступило молчание — запуганное, подавленное. В пяти или шести разных министерских головах бурей промчалась одна и та же мысль: «Узнает фармазонский папенька — войну, чего доброго, затеет…»

И, словно вестник этой угрозы, появился в дверях офицер. Те министры подумали: «Что-то уж больно скоро…» Дальше дверей офицер шагать не смел, а его голосовые связки оказались сегодня не в порядке: он попытался что-то доложить, но, если б на его месте докладывал лещ или окунь, результат был бы тот же! Генерал Гробани сделал значительное лицо и расправил плечи: плохие вести — ему принимать первому! Он объявил принцу, что должен отлучиться: за ним прибыл адъютант… Рассеянным жестом Лариэль отпустил его — генерал вышел.

Министр эстетики не удержал при себе того, о чем думали все:

— Теперь со дня на день жди беды… Какой ужас! Ваше Высочество, ну вглядитесь же получше: ведь ей-богу, хорошенькая! — Фуэтель совал принцу те два припрятанных снимка. Они были у него грубовато отобраны, но порвать их Лариэль не успел…

Как принца в герои тащили

Распахнулись двустворчатые двери — и въехал на кресле-каталке сам король, держа на специальном штативе свою загипсованную ногу, которая резко увеличилась в размерах. Короля привезла сюда Золушка. Члены Совета встали. Прожженные политиканы — и те глазели на эту ногу и на эту принцессу с жадным детским любопытством!

— Садитесь, друзья мои… — позволил Его Величество. Оробевшей свой снохе сказал, чтоб и она села, а куда — не уточнил. Эжен Посуле схватил пуфик и понес для нее, запальчиво говоря самому себе: если все хамы или чурки, то он — джентльмен… пардон, но его воспитали так… Принцесса благодарно улыбнулась ему! О, ради такой улыбки можно всегда и везде носить для Ее Высочества пуфик, стул, кресло, трон — что угодно!..

Алкид Второй Уступчивый между тем объяснял:

— Мы ненадолго. Мы, вообще-то, и не собирались сюда. Но мне мой повар вдруг говорит: «А творожка, Ваше Величество, больше не будет… Это, — говорит, — я заявляю официально — как первый заместитель министра кулинарного искусства!» А лейб-медик и вовсе огорчил: без творога, дескать, королевская печень обходиться не может… Я, мол, за нее не отвечаю тогда! Вот из-за этого разговора я и был ВСТВОРОЖЕН!.. Фу, черт, — обеспокоен… И вот приехал. Говорят, все это во внешнюю политику упирается? — Взгляд короля перелетал, как испуганная бабочка, с одних министров на других, с лица на лицо…

Герцогиня Гортензия любила рубить правду-матку, рубанула и сейчас: верно, многое во внешнюю политику упирается, но еще больше — в гордыню и упрямство королевского сына!

Но Его Величество не услышал почему-то этих громко сказанных слов. Он ждал хороших, светлых известий! Таких никто не объявлял, и тогда король решил сам успокоить всех:

— А знаете, что мне наша принцессочка сказала, когда мы сюда ехали? Она умеет сама готовить творог! Своими ручками… из молока! Много раз, говорит, делала… — Король засмеялся счастливо.

— Мы спасены, по-моему! А по-вашему?

Пауза была, и было замешательство.

— Я, конечно, не министр кулинарного искусства, даже не заместитель его, — с иронией сказала Гортензия, — но мне кажется, это не то… Для печени? Нет-нет. Одно название.

Авторитетный карлик Прогнусси тоже развеял ребяческие иллюзии:

— Ну разумеется, смешно домашней стряпне тягаться с натуральным продуктом Кисломолочных островов, с его целебным действием!

А скрипучий чей-то голос добавил:

— Тем более что простокваши это касается тоже…

Прогнусси