Вполне естественно, что в аристократический, нереформированный, индивидуалистический, «классический» век в Англии существовала церковь, обладавшая такими же достоинствами и недостатками, как и другие привилегированные учреждения страны. Каждый священник мог поступать совершенно свободно, согласносвоей собственной точке зрения, как бы эксцентрично это ни выглядело. Он мог обладать игривым умом, он мог даже, если был так дурно воспитан, быть «методистом», подобно опасному другу Каупера Джону Ньютону или Берриджу Эвертонскому, проповеди которого причиняли прихожанам его собственного и соседних приходов буквально физические страдания. Чаще же священник был «типичным англичанином», добрым, чувствительным, умеренно благочестивым. Это была церковь, известная ученостью, культурой и свободой. Правда, епископский авторитет и общественное мнение все же оказывали на духовенство некоторое давление, чтобы заставить священников проявлять больше усердия, чем они этого хотели.

Бенефиций, подобно месту депутата парламента или положению члена колледжа, рассматривался как «часть патроната», которая присуждалась как милость и которой пользовались как привилегией.

Весьма характерно для этого века, что Гиббон в своей «Автобиографии», высказывает мимоходом сожаление о том, что «не избрал прибыльной профессии юриста или торговца, не попытал счастья на гражданской службе или в рискованных путешествиях в Индию и не прельстился даже сытной и спокойной жизнью церковника». Церковная история, написанная архидиаконом Гиббоном, была бы столь же ученой и многотомной, но волей-неволей была бы более приличной и с более тонкой иронией, чем действительный шедевр Эдуарда Гиббона, эсквайра.

Социальная пропасть между богатым и бедным духовенством была еще почти так же широка, как и во времена средневековья. Но число более состоятельных священников возросло; так как теперь в это число входили не только прелаты и плюралисты [50], но и та часть приходского духовенства, которая происходила из знатных фамилий, имела связи, жила в пасторском доме и исполняла свои обязанности. Увеличение ценности десятины и доходности церковного участка земли, связанное с усовершенствованием методов земледелия, способствовало росту числа состоятельных священников. В царствование королевы Анны из 10 тысяч приходов 5597 приносили меньше 50 фунтов стерлингов годового дохода, а сто лет спустя только 4 тысячи приходов давали меньше 150 фунтов стерлингов в год. В течение XVIII века сельские джентльмены все больше склонялись к мысли, что церковные приходы являются вполне достойным местом для их младших сыновей. Идеальным порядком, прочно установившимся ко времени Джейн Остин, как знают ее читатели, является такой порядок, при котором хороший пасторский дом, с окнами в виде фонаря, построен в прекрасном месте, за милю от дома владельца манора, и его занимали сын или зять сквайра. Семейная группа держалась, таким, образом, вместе, и религиозные потребности деревни обслуживались джентльменом, образованным и изысканным, хотя, может быть, и не очень усердным, так как только после начала XIX века священник-джентльмен стал «серьезным», то есть евангелистом.

Но половина приходов Англии не была обеспечена настолько, чтобы содержать сына сквайра. Существовала еще большая группа бедных священников, хотя и не столь многочисленная, как в дни Чосера или Карла II, когда Ичард писал свои «Причины и поводы для презрения к духовенству», из которых главными были их бедность и низкое происхождение. Но даже в царствование Георга III были еще тысячи обедневших и презираемых «чернорясников», занимавших приходы с доходом от 50 до 100 фунтов в год или получавших жалованье в 50 фунтов в качестве заместителей временно отсутствующих плюралистов. Плюрализм, однако, не всегда был злоупотреблением, так как часто лучшим был именно такой порядок, когда один священник обслуживал два соседних прихода, из которых ни один не был в состоянии содержать священника самостоятельно.

Епископы, почти без исключения, были или родственниками знати, или бывшими капелланами в знатных семьях, или наставниками сыновей знатных лиц; некоторые из них, подобно Джозефу Батлеру, Беркли и Уорбертону, были известными философами или учеными. Но никто не достигал епископского сана за услуги, оказанные церкви, а только за услуги, оказанные науке, светскому патрону или политическим партиям. Назначение на церковные должности, подобно многим другим выгодным делам, стало теперь одним из проявлений партийного патроната вигов и тори, который наследовал королевскому патронату прошедших времен. В Средние века епископы были гражданскими слугами короля, теперь их светские обязанности свелись к регулярному посещению сессии парламента, чтобы голосовать там за министра, который их назначил и который мог способствовать их перемещению в более доходную епархию (некоторые епархии давали в год в 10 раз больше дохода, чем многие другие). Но прелат XVIII века, освободившись от своих парламентских обязанностей, имел больше досуга, чтобы посвятить себя своим церковным обязанностям, что не всегда могли сделать средневековые епископы, которые постоянно были на службе короны. Некоторые из ганноверских епископов, хотя отнюдь не все, много трудились в своих диоцезах, особенно во время длительных путешествий по скверным дорогам для свершения конфирмации верующих. Невозможно сказать, что епископы совершенно пренебрегали своими церковными обязанностями или что религиозное рвение населения направлялось только в уэслианство. Имеется много доказательств того, что церковная жизнь, по крайней мере во многих районах, была суровой, бурной и энергичной. Тем не менее кое-где встречалась нерадивость и небрежность. Во всяком случае, аристократическое духовенство, описанное нами, чаще было образцом латитудиарианских заслуг, чем методистских добродетелей.

Тот образ жизни, который стал называться «методизмом», появился раньше, чем само название «методизм», – еще до начала деятельности братьев Уэсли. Мальчиками они воспитывались в атмосфере методизма в пасторском доме их отца – «высокоцерковника», в Эпуорте. Это был образ жизни, посвященный не только религиозным обрядам, но самодисциплине и труду для других. Методизм оказал заметное влияние на светского неприсяжника Роберта Нельсона и вдохновлял тех священников и диссидентов, которые во времена Вильгельма и Анны сотрудничали с Нельсоном в деле создания Общества для распространения христианских знаний и благотворительных школ. Методизм сказывался и в строго благотворительной жизни прелестной леди Элизабет Гастингс (1682-1739), которую Стил обессмертил эпиграммой: «Любовь к ней была духовным самосовершенствованием»; она пожертвовала свое большое состояние на дело благотворительности, особенно на осуществление хорошо продуманных проектов школьного и университетского образования бедных учащихся. Методизм в той или другой форме являлся стимулом для большей доли той филантропической деятельности века, которая окончилась с Уилберфорсом.

Этот «метод» религиозной жизни был широко распространен среди торговых и ремесленных классов, как церковников, так и диссидентов. Методизм был по характеру одновременно и пуританским и буржуазным; он был даже сильнее среди светских людей, чем среди духовенства; его последователи не отвлекались от жизненных дел, но старались посвятить их Богу; поведение, а не догма характеризовало пуританина XVIII века… Он непреодолимо тянулся к служению человеку, который из-за нищеты, невежества или распутства лишал Бога той славы, которой он был достоин. Для людей такого склада благотворительность была обязательной. Цитаделью этого образа жизни был дом человека среднего класса с его семейным богослужением, откуда методизм отправлялся обращать души, просвещать умы и заботиться о плоти оставляемой в забвении бедноты.