– Садись к нам.

– При всем уважении, дело личное.

Анан изогнул бровь, но смирился.

– Общайтесь.

– Умквондиси, здесь не подходящее место.

– М-м… – протянул Джавьед. – А шатер, который мы тебе оставили?

– Нужно куда-нибудь еще.

– Сегодня и так был странный день, но легче он не становится. Идем за мной.

Они вышли из шатра и взобрались выше по Утесам. Ни один не произнес ни слова, пока они не оставили огни и шум Сечевого лагеря позади.

– В чем дело? – спросил Джавьед.

– Я следил за вами с Одили на Утесах.

Джавьед поднес руку к лицу, потерев левую сторону рта, будто та зудела.

– Ты покинул Исиколо, чтобы проследить за мной и членом Совета Стражи на Утесах? Сколько раз ты хочешь, чтобы тебя повесили, Тау?

Тау не ответил.

– А сегодня ты бросил братьев, чтобы убить племянника чемпиона королевы.

– Вы знаете почему.

– Неужели ты ничему не научился, кроме как махать мечом?

– Когда я впервые пришел к вам, я пришел потому, что таков был мой путь к справедливости.

– Разве ты не слышал, что я говорил тебе после Цитадель-города? Окар – Великий Вельможа, и ты знаешь, как я их не люблю, но он не плохой человек.

– Вы второй, кто мне об этом сегодня говорит, и это я нахожу странным, поскольку я не спрашивал ничьего мнения на этот счет.

– А ты доверяешь тому человеку? Тому, кто поручился за Окара? – спросил Джавьед.

– Раньше думал, что да.

– Пока тебе не стали говорить то, чего ты не хотел слышать.

– Я знаю, кто он такой.

– Нет, не знаешь, – возразил Джавьед. – Ты знаешь, кто я. Знаешь, наверное, кто тот, поручившийся за Окара. Доверяешь тем, кого знаешь. Доверяешь тем, кому не безразлично твое благополучие.

Тау покачал головой.

– Я попросил встречи с вами не поэтому.

– Мне тоже так кажется.

– Мы не можем сдаться. Мы Избранные, – заявил Тау.

– Если мы проиграем войну, никаких Избранных не останется.

Тау взмахнул руками.

– А что, по-вашему, случится, если мы сдадимся? Сколько всего мы сдадим? – Он указал на Джавьеда пальцем. – Вашу дочь уже отдали ни за что. Я видел это. Я видел лицо Одили. Я знаю, что он участвовал в этой сделке. Он хотел, чтобы вы страдали.

– Мне сложно это отрицать, – ответил Джавьед, смотря Тау в глаза. – Когда договор между нашей королевой и ксиддинским шулом будет заключен, Абаси Одили потеряет все. Он хотел отплатить мне за тот малый вклад, что я сделал в пользу мира. – Джавьед помолчал, сделал вдох и только потом продолжил: – Когда я состоял в Совете Стражи, я не мог убедить их, что война уже проиграна, но королева Циора попросила меня поговорить с ней наедине. И поверила мне. Она не считает, что нам нужно воевать с ксиддинами.

– Одили исключил вас из Совета после того, как вы с ней поговорили, так? – спросил Тау.

– Королева еще только вступила на трон и не могла меня защитить, но до того, как я ушел, она попросила меня ей довериться, что бы ни случилось, и я доверился. И сейчас верю. – Джавьед улыбнулся. – И она это сделала. Она идет на мир, и я вижу это своими глазами. Это должны были быть величайшие дни моей жизни, но Одили не мог этого допустить.

– Джамилах.

Джавьед кивнул.

– Я удивлен, что КаЭйд на это пошла. Она любит власть не меньше, чем он. Мне трудно представить, что она отдала бы ксиддинам любую из Одаренных, а что она сможет отпустить мою дочь, я вовсе считал невозможным.

– Ваша дочь такая сильная, – признал Тау. – Я был рядом с линией огня, когда она поразила ксиддинов ослаблением, и я почувствовал силу того, что она сделала.

На кону стояло так много, Джамилах находилась среди врагов, но в голосе Джавьеда все равно звучала гордость, когда он говорил о ней.

– Ослаблением? Джамилах – одна из самых сильных Разъяряющих, Укрепляющих и Увещевающих во всей Цитадели. – Он опустил глаза. – И ее отдали. Я думал, КаЭйд играла с бóльшими ставками. Или, может быть, в преддверии того, что приносил им мир, Придворным Вельможам только и осталось, что делать мелкие подлости.

Джавьед неотрывно смотрел на Тау.

– Тау, я отдал бы все на свете, чтобы дочь была рядом, но я хочу, чтобы мой народ жил без войны. Если Одили настолько ничтожен, что захотел отправить мое дитя в драконью пасть, то я молю, чтобы дракон счел Джамилах слишком прекрасной, чтобы ее съесть. Одили ничем не может вынудить меня отказаться от нашего шанса на мир.

– Но могут его результаты.

– Не буду лгать, что все останется по-старому, но условия нашего соглашения нацелены на защиту большей части народа омехи. Они защитят Меньших, чтобы их больше не посылали на смерть в горячие пески Обшлага, защитят от ночных налетов хедени, от голодной смерти в циклы плохого урожая. Это война многого нас лишила, а мир может даровать лучшую жизнь.

– Если это так, то почему мы не говорим только о мире? Почему его надо было столько ждать?

– Потому что от этого проиграют Вельможи. Они попадут под власть ксиддинского шула, а он не допускает каст. Вельможи будут возделывать землю, как Жнецы, работать, как Правители, работать, как Миряне.

– Возможно, – допустил Тау. – Или мы сложим оружие, и они убьют нас всех. Или мы, Меньшие, сменим одних господ на других.

– Ксиддины устали от войны. Они хотят мира и хотят, чтобы не было Стражей, чтобы земля могла исцелиться.

– Земля?

– У нас есть Одаренные, у ксиддинов – шаманы. Их шаманы верят, что Стражи переливают зло из Исихого в наш мир. Они думают, что драконы отравляют Ксидду, что они служат причиной их проклятия.

– Это же нелепо. Это мы живем ближе всех к драконам, и проклятие начинается от края нашей долины.

– Драконы посылают свою ядовитую энергию из гнезд. Мы защищены от проклятия как раз потому, что живем с ними рядом. Ты никогда не задумывался, как мы переплыли Ревы? Океан не всегда был такой, как сейчас. Иначе и не могло быть. Его было бы невозможно преодолеть.

Тау засомневался.

– Так это Стражи создали Ревы?

– Да. Непреднамеренно, но да. Они кочуют. И передвигаясь, никогда не разрушают одно и то же место.

– Но у них была причина, несмотря на свою природу, оставаться на Ксидде, с нами, – заметил Тау, думая о тайнах, наслаивающихся одна на другую.

– Они есть и были нашим лучшим инструментом для переговоров. Королева и ее Правящий Совет надавили на ксиддинов, насколько смогли. Стражи уйдут, и мы получим многое вместо них. Мы заключаем мир, а не сдаемся.