Господь обращается на ты ко всему народу: "Слушай Меня, Израиль". То есть в Его глазах все как один и один – как все. Он приглашает нас увидеть весь мир, как самого себя. Мир, как единого Адама. Значит, вообще нет чужих. Значит, "все – я"!?

Кирилл вспомнил, как ему в прошлый раз казалось, что у него болит ромкина нога. Как ощутил своё сиротство в сиротстве Саши – увидел в нём свою альтернативную жизнь. Как впал в депрессию от депрессии Веры.

ВСЁ ЕДИНО, и если мы этого не видим, то чувствовать-то можем совершенно явственно.

Как Саша и Рома в игре порой начинали уже "путать" друг друга: кто из них кто.

Одно из самых живых впечатлений, что ближний и ты – одно, бывает от чтения "Канона молебного при разлучении души от тела". Когда тот, кто читает, обращается к Богу от имени того, кто умирает, полностью отождествляя себя с ним. Но при этом оставаясь самим собой! И оставаясь пока на Земле. "Если Один умер за всех, то все умерли…" – как говорил апостол Павел. Умерли с Ним, чтобы в Нём воскреснуть.

– Но ведь человек может быть только тем, кто он есть… и никем другим он быть не может – разве это не аксиома!? Если кто-то думает иначе, то это шизофрения! – живо представил себе Кирилл диалог со скептиком.

– А если человек вместил кого-то ещё – или даже всё человечество?

– В переносном смысле, что ли?

– Нет, в прямом!

– В прямом, это уж, извините, диагноз! Раздвоение личности!

– А если личность не "раздваивается", а остаётся единой. Единой как… Троица.

Кирилл замер! Троица! Вот ключ-слово к тайне, что мучила его всю жизнь. Концы с концами сошлись

"Каким-то странным образом в нас живёт интуиция, что бытие единое. Натура наша создана по образу безначального Абсолюта, Который говорил: АЗ ЕСМЬ СУЩИЙ, "Бытие – это Я, и ничего другого нет, кроме Меня"(1).

Но ведь и каждая человеческая личность сохраняется, словно ипостась Троицы – вот что поразительно! Мы клетки, но мы же и личности. Мы – частицы, но в нас заключено – ВСЁ ЦЕЛОЕ. Ум за разум зайдёт от этого… но не от сложности, а от предельной простоты!

Когда ничто ничему не противоречит – это и есть Божия простота.

Но ведь как раз единство-то этого Тела и вызывает наши страдания. Если что-то в Теле болит, то болит как бы везде. Мы страдаем не просто сами по себе, а как цельный организм. Попытка отбрыкаться: "Это твои проблемы" – от проблем не спасает. Палец не может сам отрубиться от Тела из-за того, что болит, например, зуб.

А земной коллективизм – издевательская пародия на единство всего сущего во Святой Троице. Коллективизм – самый страшный грех против подлинной любви, самая опасная, многотысячелетняя "социальная ересь" человечества. Бог призывает к Себе, в Себя, каждую личность, но не толпу. Толпа как Толпа не подлежит спасению. Можно и нужно спасти Сашу из интерната, но не сам Интернат.

С одной стороны – Интернат, с другой – Троица…

Бывает, истина сначала мелькнёт ослепительно – а потом тускнеет и забывается в суете. Марина тогда уже говорила, на древе… о всеединстве Тела.

Истины-то мы часто узнаём, но ими не живём – и от этого они теряются.

"Где премудрость обретается? и где место разума? Не знает человек цены её, и она не обретается на земле живых. Бездна говорит: не во мне она, и море говорит: не у меня… Аваддон и смерть говорят: ушами нашими слышали мы слух о ней. Бог знает путь её, и Он ведает место её" (Иов 28, 12-23). А раз ведает, то кому хочет, открывает.

С этим знанием никогда не будешь одинок! Точнее… никогда – пока помнишь его. "Это и есть Царство Божие: мы чувствуем, что свободны от обладания. Хотя ничто не наше – так, чтоб это нельзя было бы у нас отнять, – однако всё это у нас есть. Всё, чем мы обладаем, есть дар и свидетельство любви Божией и любви человеческой; всё – непрерывный поток Божественной любви… А всё, что мы загребаем в собственные руки, чтобы присвоить, бывает тем самым вырвано из области любви. Да, оно становится нашим, но любовь потеряна. И только те, которые отдают всё, получают опыт подлинной, всецелой, окончательной, неизбывной духовной нищеты – и обладают всей любовью Божией, выраженной во всех его дарах"(2). Это знание равносильно любви. С ним не-любовь невозможна и абсурдна.

Но как же это опять не забыть! Как не забыть то, что превышает нас и потому долго в нас не задерживается. Значит, снова и снова страдания (наши или "чужие" – общие!) будут напоминать. Стучаться – и вновь сообщать через порог (порог боли?) знакомую нам истину. Она не умирает – она только засыпает. А всякая встряска её будит.

Марина повела ребят в сувенирную лавку, но Кирилл, ошеломлённый открытием, остался в соборе, буквально метрах в четырёх от мощей. "Я пока тут… вы меня потом позовите – или я сам вас найду…"

Сколько продолжалось его стояние, он не знал. Кажется, уже все детали собора душа успела ухватить и сделать родными. И вдруг в этой знакомой обстановке логично встретилось знакомое лицо – знакомое, но из прошлого. Словно святое место – "портал" для появления людей. Как апостолы, по преданию, были перенесены в Успение со всех концов земли к одру Богоматери.

Здесь уже ничему не удивляешься! Здесь всё всегда – так, как надо…

Перед Кириллом (и перед ракой св. Сергия) стоял шофёр Сергей из ожившей "вчерашней" поездки. Тот, кто досрочно завершил их прошлое путешествие…

Кирилл страшно обрадовался, словно увидел родного человека:

– Здравствуйте!

Да, если "все одно", то вот тебе и подтверждение. Всё живое разными путями стремится к Троице.

Было о чём поговорить с места в карьер – год-то, мягко говоря, вышел насыщенный.

– Ну, что было? что было? суд был… – отвечал на расспросы Сергей. – Вот недавно вот каким-то чудом – сам не верю! – меня оправдали.

– Слава Богу! – сказал Кирилл.

– Да уж, точно, слава Богу! Только Ему. На Него надежда и оставалась. Всё уж, казалось, было ясно: кто за рулём, тот и виновен. У нас это уже заранее всегда так… ну, если, конечно, за рулём не сын большого чиновника. Только… не здесь будь помянут! – рогатый-то всегда в деталях: всё на свете решают какие-то сантиметры, миллиметры, секунды, какие-то пол-градуса траектории соседнего авто. Поначалу с этим не очень-то хотели