Ада, постепенно замедлив шаг, остановилась. Вдалеке маячил белый свет – озеро звало, притягивая силами, ведомыми ему одному. Принцесса закрыла глаза, позволив памяти взять верх над ее естеством. Прощаться на самом деле несложно, если ни о чем не жалеть, и она уверенно ступила дальше, очищаясь.

Путешествие до пожара Ада помнила смутно – несколько дней сливались в одно неясное марево, утекшее сразу, стоило только открыть ему дверь. Руку едва ощутимо полоснуло, словно Алерайо вновь прилетел к ней.

Реке и трактиру дяди Гектора она вслед улыбнулась – воспоминания уходили гладко, с благодарностью, а дядя Гектор улыбался ей так тепло, словно это Адалин была внучкой его дорогого друга.

Небольшой город, танцы с огнем и ее первая серьезная роль дочери милорда Кальяса опалили тело пламенем и так же быстро потухли. В носу защекотало от дыма, и захотелось чихнуть.

Долгой дороге и яблоневому саду хотелось вслед помахать – непроизвольно она пошевелила пальцами, путающимися в ткани платья.

Песня Альваха сорвалась с губ прежде, чем Адалин вспомнила ее. Принцесса чувствовала, как гудит горло. Она снова поет.

Мурусвальд всплыл в памяти с шумом водопада, закладывающим уши. От него хотелось бежать, только бы никогда не слышать, но при этом Ада жаждала окунуться в те воды еще раз, чтобы почувствовать чужие пальцы на мокрой спине. Воспоминания уходили, едва удерживая ее на ногах.

Горная тропа была темной ночью, в которой легко заблудиться, а дом лорда Маркуса – луной, что, отвлекая, загоняет в пропасть. В этих воспоминаниях она тонула, с трудом находя силы плыть к берегу. Горячка опалила кожу, но тут же исчезла.

Воспоминание о поцелуе стало высокой стеной, которую никак не обойти – куда ни брось взгляд, всюду сплошной камень. Ресницы принцессы затрепетали, Адалин почувствовала, как горят губы.

Выдох был прерывистым, раскрывающим мечту продлить ощущение поцелуя хоть на секунду. Пусть стена останется – ради этого воспоминания она и отдаст жизнь. Только бы жили те, кто смог подарить ей, пусть и недолгое, счастье. Особенно Винсент – он мог бы жить с ней, но выживет и один.

Адалин шагнула навстречу слепящему свету, ни о чем не жалея. Ее встретил едва различимый шум.

* * *

Советник явился к храму стремительно, как и король, и чаши весов вновь колыхнулись, не зная, в чью сторону перевесить. За спиной Габора шествовали тысячи воинов. Леверн, приметив ворона, досадливо выругался. Советника отделяли от короля ряды воинов, и Габор не спешил обгонять всех и пачкать руки в крови. Он прибыл к храму победителем, пусть уже и потрепанным, – похоже, Маркус все же смог доставить Габору неприятности.

Рыцарь уже давно потерял в толпе своих друзей – Ада и Винсент ускользнули, когда люди Габора вернулись ко второму входу в храм, и Леверн не жалел сил, пытаясь их догнать. Раз пришли вместе, то и следовать нужно до конца. Не прошло пары минут после их исчезновения, как убежал и Альвах, вызвав едкое раздражение, – друг, не обратив внимания на его просьбы, бросился к храму напролом, устилая дорогу поверженными врагами. Аль рвался к святилищу, думая только об Адалин, и Леверну впервые за долгое время захотелось попросить Санкти уберечь брата. Но, как ни пытался Леверн прорваться следом, каждый раз его останавливала чужая армия, которой не было конца.

Секунды уступали минутам, но ничего не менялось – только меч отнимал все больше жизней. Рыцарь собрал всю свою волю в кулак – умирать, не дойдя до цели, он не собирался. И вовремя – занесенный над его головой клинок спешил избавить светлую голову от мыслей. На поле боя совсем не чувствовалось течение времени – каждая секунда кому-то стоила руки, а кому-то жизни. Численный перевес принес свои плоды, и в какой-то миг Леверн понял, что они выигрывают.

Небо стремительно светлело. От тел, пылающих ненавистью, становилось жарко – азарт и жажда крови застили глаза многим, стирая границы человечности. Увлеклись даже воины короля – рыцарь видел, как растягиваются в победной улыбке их губы, когда очередной враг замертво падает на землю. Леверн не сразу понял, что оказался подле монарха – ему стоило немалых усилий остановить свой меч, чтобы, обознавшись, не проткнуть короля. Антоний, спешившийся еще в начале сражения, в силе не уступал своим воинам. Увидев рыцаря, он остановился – лицо Леверна показалось ему знакомым.

– Ты – внук Ролло, – вспомнил монарх, и лицо его приобрело серый оттенок.

Рыцарь кивнул, быстро склонив голову.

– Служу Вашему Величеству.

– Ты получил письмо?

Что-то в голосе короля заставило Леверна насторожиться.

– Письма не всегда находят тех, кто скрывается. Я сопровождаю вашу дочь. – Леверн не понимал, почему монарх этого не помнит, ведь Антоний лично следил за отбором людей в процессию.

– Моя Ада… – Антоний закрыл глаза и покачнулся. – Я последую за ней. Но для начала добуду для дочери его голову.

Леверн не раз видел, как во время сражения преображаются воины. Недаром вдохновляющие речи перед сражением так ценились – когда воины знали, за что сражаются, они чаще вырывали победу. Как только его величество произнес имя дочери, он буквально наполнился силой – настолько крепкой была любовь отца к своему ребенку, – и рыцарь тут же поверил, что Антоний сможет разорвать Габора в клочья одними руками.

Король кинулся в толпу с яростным криком – несколько воинов в ужасе отскочили от монарха, уступив ему дорогу. Леверн, вытерев рукавом струящийся по лбу пот, последовал за его величеством. На мгновение ему почудилось, что среди воинов, с которыми уже сражался король, мелькнула русая коса Клер. Рыцарь бросился было к ней – он не мог поверить, что она, несмотря на обещание, полезла в самое пекло!

«Не могла, не могла… Мне показалось», – уговаривал себя Леверн, отражая атаки противника. Опрокинув наземь худого мальчишку, который не дотягивал ему даже до плеч, рыцарь вновь оглянулся. Повсюду сражение, блеск стали и кровь, которой больше, нежели воды в озере. Клер же нигде не было.

Король тем временем жаждал добраться до Габора. Леверн считал затею правителя удачной – если убрать с дороги вожака, стая в панике разбежится. Однако кровожадные мысли отошли на второй план, когда рыцарь сумел догнать монарха – увиденное остановило его. Его величество склонился над телом мужчины, в котором Леверн узнал Феликса. В груди старого рыцаря покоился меч короля, но Феликс схватил Антония так, словно тот мог спасти его от наступающей смерти. Король склонился, и Феликс прошептал ему на ухо несколько слов – на лице Антония отразился ужас. Голова рыцаря безвольно повисла на шее, и он закрыл глаза в последний раз.

Леверн никак не мог поверить, что король убил его. Антоний бережно уложил тело предателя на землю, а рыцарь боялся увидеть его лицо, боялся запомнить – в голове отчетливо нарисовался похожий сюжет, только вместо короля был сам Леверн, а Альвах испускал свой последний вздох. Король оставил свой меч в теле Феликса и поднял клинок рыцаря. Его цель – Габор. Сколько бы ни было вокруг людей, Антоний знал, что доберется до виновника его несчастий и советник заплатит за то, что отнял у него не только дочь, но и преданность друзей, поклявшихся отдать жизни, служа ему.