С Клер она увидела веру такой, к которой стремилась: твердой рукой, дающей опору в пути под светом Санкти. Пусть Клер и осталась в роще, но ее вера была рядом.

С Альвахом она узнала мир без слов: разнообразие его эмоций, проявляющихся в поступках, жестах и немой улыбке. Чтобы выразить и преданность, и любовь, Альваху не нужны были слова – он показывал это делом.

С заразительным смехом Леверна Адалин узнала, насколько может быть ярок окружающий ее мир. За короткое время рыцарь стал для нее и светом, и воплощением тепла, и другом, который помог испытать, каково жить, не упуская ни единой возможности.

С Винсентом Адалин поняла, насколько неоднозначным и многослойным является мир. Сколько раз она радовалась, уверенная, что узнала его, и как быстро понимала, что не видит и половины. Винсент показал ей, насколько крепкой может быть человеческая преданность, – он сам стал для принцессы опорой. Но с ним же Адалин узнала и горький вкус разочарования. Из-за Винсента принцесса возжелала того, что ей не позволено иметь, – долгую, счастливую жизнь бок о бок с мужчиной. И это желание ей приходилось душить всеми силами.

Она доверяла людям, которые стали ей родными, – они, стены ее мира, обязаны выстоять.

* * *

Байон не справился. Враги, которых он увел от храма, чтобы расчистить принцессе путь, вернулись, заполняя всю дорогу до святилища. Адалин казалось, что к храму у озера пришло все войско Габора – с факелами в руках они походили на огненную реку, которая отрезала принцессе путь. Винсент ругался сквозь зубы.

Адалин упустила тот миг, когда у стен храма вновь развернулась битва, – в один момент людей советника догнали стражи Байона, который все еще надеялся на удачный исход своей затеи; Винсент, не мешкая, потащил принцессу вперед. Им нужно было прорваться.

Винсент рычал как зверь, выпущенный из клетки на волю. Поспеть за мечом командира было невозможно, и попадавшиеся на их пути воины успевали только обороняться. Преданные псы Габора чувствовали кровь – их свора была огромна, и запах победы дразнил ноздри. Однако их численное преимущество растворилось так же быстро, как заканчивается воздух в легких. Из глубины леса донесся конский топот, а после показалась и конница короля. Воины в алых одеяниях верхом на скакунах в считаные минуты окружили пешее войско. Люди Габора оказались зажаты – позади них были храм и озеро, а впереди наступали люди монарха.

Вскоре показался и сам король. Среди кровавой битвы, в алых одеждах и верхом на вороной лошади, его величество Антоний походил на мифического воина. За его спиной развевались флаги королевского рода – казалось, будто у правителя выросли багровые крылья. Войско монарха присоединилось к отряду Байона, и численный перевес отныне был на их стороне. Сам король не прятался за спинами воинов – монарх скакал впереди, каким бы безрассудным это ни казалось, и вдохновлял отвагой преданных воинов – он хотел увидеть свою дочь живой и боялся опоздать. Хоть один миг, один взгляд, и, если она жива, он зубами вырвет ее у любого, кто встанет на его пути.

Адалин увидела вдалеке отца и хотела было остановиться, но Винсент потащил ее дальше. Что может чувствовать дитя, увидев самого дорогого в мире человека, ответственного за безумие вокруг нее, за столько потерянных невинных жизней, за сожаление о каждой потерянной душе? Вопреки всему, она видела только родное лицо. Винсенту же не давал покоя другой человек, которого он заметил возле правителя.

Феликс пытался добраться до короля. В попытке пробить себе дорогу к монарху он убивал любого, кто преграждал ему путь, – и воинов короля, и собственных подчиненных. Антоний рыцаря не замечал.

Правитель, увидев наконец дочь, а рядом с ней и Винсента, изо всех сил кричал что-то последнему, но в шуме битвы невозможно было ничего разобрать. Винсенту хотелось думать, что единственное слово, которое его величество надрываясь повторял раз за разом, – «спаси». Монарх попытался пробиться к дочери, но сотни людей разделяли их.

Ада будто очнулась. Умерла ли в ней часть сердца или же оно все еще целиком билось – Винсент не знал, но принцесса, обретя невиданную доселе уверенность в своих силах, потянула его к храму. Однако, несмотря на все ее усилия, командир не сдвинулся с места, пораженный идеей, которая внезапно пришла в голову, – что, если Адалин сейчас поговорит с отцом? Может, король сможет переубедить ее?

Принцесса, бросив попытки утянуть защитника за собой, в одиночку бросилась к неприметному входу, до которого оставалось совсем немного. Винсент, ругая ее всеми известными ему проклятиями, помчался за ней. Он никого больше не видел – только Адалин.

* * *

Внутрь храма не проникал ни единый звук – казалось, что полутемная круглая комната находилась за сотни километров от всего живого. Здесь было прохладно, и дыхание срывалось с губ паром, небольшим облачком поднимаясь к темному потолку. Девушка с силой рванула дрожащей рукой шнурок, и плащ мягко соскользнул с плеч, укрывая каменный пол под ногами. Краем глаза принцесса заметила движение левее входа и почувствовала облегчение.

– Адалин.

Какая легкость внезапно наполнила ее тело! Душа предвкушала, как взлетит к рукам Санкти, и Ада радостно повернулась к Винсенту. Ненормально было улыбаться так счастливо, словно сегодня у нее начало жизни, а не конец. Но повисшая тишина между ними была отнюдь не радостной. Густая, она стремилась разразиться тысячей звуков.

Винсент парой широких шагов сократил между ними расстояние и остановился напротив принцессы. Аде нужно было насторожиться, но она, окрыленная ожидавшей ее свободой, ничего не хотела замечать. Пройденный путь казался таким долгим, а оставшаяся пара шагов – короче секунды. Какая боль ни ожидала бы ее впереди, разве может она сравниться с уже пережитой?

– Мне столько хочется сказать, – призналась Ада, смело встретившись взглядом с Винсентом. Он явно что-то скрывал – Адалин видела, насколько напряжен командир. Она думала: сорвется он с места или нет? Стоило уйти сейчас же, чтобы не испытывать его терпение, но Ада не могла сделать ни шагу.

– Мне не хватит оставшегося времени на благодарности. Жизнь ушла без возврата, а я только и чувствую, что радость и успокоение, – восторженно шептала она. Винсент же не видел ни единого повода для радости.

Ада вздохнула. Ей хотелось исполнить всего одно, последнее желание. Лишь один раз, и это будет последнее воспоминание, которое она заберет с собой.

– Позволь мне каплю эгоизма, – попросила принцесса и, не давая Винсенту времени ответить, сделала шаг, встала на носочки и поцеловала его.

Адалин до того боялась, что командир оттолкнет ее, что даже не закрыла глаза. Горячее дыхание мужчины, тотчас соскользнув с ее губ, опалило подбородок, Ада покачнулась на носочках туфель и отпрянула, запоздало удивляясь, на что решилась. Поцелуй длился едва ли секунду, но принцессе показалось, что прошла вечность; щеки горели, и румянец щипал кожу. Винсент был удивлен и, кажется, растерян. Он недоверчиво моргнул, словно думал, что все это ему показалось. Но стоявшая рядом принцесса была отнюдь не иллюзией.