им фотографии своей жены!

Шафран почувствовала внезапный приступ разочарования, за которым последовало ужасное чувство, что она выставила себя дурой. Почему женатые мужчины не должны носить кольца, когда это делают женщины? Это было так несправедливо.

- Уже немного,’ сказала она. - Возможно, нам следует вернуться в палатку. Мой муж будет гадать, что со мной сталось.

- ‘Подождите! - сказал Макори. - Есть еще кое-что. Это правда, что вы отправились в Европу под прикрытием и несколько месяцев жили среди врагов?

- ‘Да.

- Тогда я действительно хотел бы поговорить с вами об этом.

- Не знаю, что я могу вам сказать. Я имею в виду, что вы сражались с чиндитами. И я ничего не знаю о войне в джунглях и лесах, не говоря уже о Мау-Мау.

– Да, но вы знаете, как маскироваться под кого-то-и подо что-то, чем вы не являетесь. Вы знаете, каково это-быть одному, окруженному врагами. Никто другой в Кении не знает этих вещей, и, возможно, вы знаете то, чего не знаю я ... то, что может сохранить мне жизнь. - Он сделал паузу. - У меня есть сын, Джейкоб. Я хочу, чтобы у него был отец, когда он вырастет.

Шафран улыбнулась. – Конечно, я буду рад помочь всем, чем смогу.

- Тогда начните с патрулирования со мной и моим подразделением. Просто обычная прогулка по лесу.

- А-а ... Я думала, вы просто спрашиваете совета.

Шафран вздохнула и нахмурилась. Ее мгновенная, бездумная реакция на предложение Макори была адреналиновой вспышкой возбуждения. И теперь она боролась с тем, что беспокоило ее с тех пор, как она столкнулась с Конрадом: осознание того, что острые ощущения от погони и опасность для ее жизни взволновали, а также напугали ее. Герхард вышел из войны, не желая больше ни с кем воевать, пока необходимость не вынудила его сделать это. Но Шафран была другой - близость смерти заставляла ее чувствовать себя еще более живой. Она была зависима от этой опасности, она больше не могла отрицать этого. Но теперь под угрозой оказалась не только ее жизнь.

- ‘Не знаю,’ ответила она. - У меня тоже есть сын и дочь. И я не хочу, чтобы они росли без матери, как это пришлось сделать мне.

- Я понимаю, миссис Кортни Меербах. Это будет обычный патруль, как у полицейского на дежурстве. Я позабочусь о том, чтобы вы были в безопасности, и вот что я вам скажу. Даже если мы никогда не увидим ни одного Мау-Мау, даже если никогда не будут стрелять из пушек, вы узнаете о том, что такое война на самом деле, больше, чем все эти люди на этой вечеринке когда-либо узнают".

Шафран знала, что, несмотря на все его добрые намерения, Макори не мог гарантировать, что она будет в полной безопасности. И даже если бы он был женат, она не могла обещать себе, что никогда не поддастся искушению. Она могла только представить, как ее отец назвал бы идею отправиться в патруль на вражескую территорию с этим человеком - "чертовски глупая идея".

Поэтому она посмотрела на Макори и сказала: - ‘Ну, тогда как я могу отказаться?’

Макори и Шафран разошлись в разные стороны. Направляясь через лужайку к шатру, она увидела Герхарда, идущего под руку с блондинкой, в которой при ближайшем рассмотрении она узнала Вирджинию Остерли.

- Боже, эта женщина - угроза, - пробормотала Шафран себе под нос.

Ее светлость высвободилась из объятий Герхарда, чмокнула его в щеку и побежала к дому, вероятно, в поисках дамской комнаты, которая находилась там.

Герхард опустил рукава пиджака, поправил галстук и, когда наконец поднял глаза, увидел, что к нему приближается Шафран. Он широко улыбнулся, но, как ей показалось, немного смущенно, зная, что она, должно быть, видела нежное прощание Вирджинии.

- ‘А, вот и ты! - сказал Герхард, шагнув к ней.

Шафран подождала, пока он немного приблизится, и спросила: - "Ты прекрасно провел время с Джинни Остерли? Она прелестная малышка, не правда ли?

- Очень, - сказал он.

Он не казался даже отдаленно взволнованным. Способность Герхарда сохранять хладнокровие под давлением была одной из его черт, которую Шафран находила самой восхитительной, но иногда и самой бесящей.

- Она ввела тебя в искушение? Не могу сказать, что виню ее. Бедная девочка, должно быть, отчаянно нуждается в надлежащем уходе. Дома она его точно не получит.

Герхард улыбнулся. - Это не похоже на тебя - быть ехидной, дорогая ... Но да, раз уж ты спрашиваешь, я испытал искушение.

‘И?

- И я подумал об этом и понял, что был очень счастлив в браке. Поэтому я вежливо отклонил предложение. Как насчет тебя и того полицейского? Насколько я мог судить, он выглядел высоким, подтянутым, красивым парнем.

- ‘О, да, он очень красив. И очень заманчив.

- ‘И? - Герхард повторил ее предыдущий вопрос.

Шафран слегка дразняще улыбнулась. - Ну, я подумала об этом и поняла, что он был очень счастлив в браке.

Герхард рассмеялся. - ’Ты очень злая женщина, Шафран Кортни.

Она тоже рассмеялась, довольная верой Герхарда в нее, а также его уверенностью в себе. Он противопоставил себя другому мужчине, точно так же, как она полностью поддержала бы себя в любом соревновании с Вирджинией Остерли. Это был хороший знак.

И все же ей не хотелось рассказывать Герхарду о лесном патруле с Макори. Во всяком случае, пока.

***

Леон Кортни скорее терпел, чем наслаждался вечеринкой в саду губернатора. Но светская жизнь на следующий день пришлась ему гораздо больше по душе. Леон сидел на каменных ступенях, которые вели с террасы поместья Лусимы в сад, и пил охлажденную бутылку светлого эля. В сумке-холодильнике рядом с ним лежали еще пять бутылок, потому что это был любимый напиток Маниоро, и сегодня двое мужчин разделят выпивку и поговорят, как они делали почти пятьдесят лет.

Леон поднял бутылку в знак приветствия, увидев Маниоро, идущего к нему по траве, и ухмыльнулся, когда его брат масаи помахал в ответ.

Его улыбка исчезла. Маниоро было нехорошо. Это было очевидно по тому, как он шел. Его походка утратила свою энергию, спина не была прямой, а голова не была