Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поэтому, пока Герхард совершал экскурсию по своим любимым произведениям парижской архитектуры, Шафран провела день, обмеряя каждый дюйм своего тела, рассматривая одну красивую ткань за другой и, прежде всего, разговаривая с Кристианом Диором об одежде, которую он собирался создать для нее.
- Ах, с удовольствием, мадам Меербах, - вздохнул он, оглядывая ее с ног до головы. - Такие совершенные, длинные ноги, такая тонкая талия, такая восхитительная грудь ... И глаза цвета африканского неба. Какая красота!
Три месяца спустя в аэропорт Найроби прибыла посылка. В ней было три наряда - черное шелковое коктейльное платье, темно-серый шерстяной костюм с юбкой ("На случай, если мне когда-нибудь придется присутствовать на очередном заседании совета директоров", - сказала Шафран Герхарду) и платье, в котором она была на вечеринке в саду губернатора.
Это был, по-видимому, простой, почти девичий дизайн - облегающий бюст и торс, а затем переходящий в юбку со сборкой, которая была достаточно длинной, чтобы прикрыть колени Шафран, в то же время открывая ее маленькие икры и тонкие лодыжки с их самым лучшим преимуществом. Но белая шелковая шифоновая ткань, украшенная большими розовыми акварельными розами, была такой тонкой, что казалась невесомой, а покрой был таким точным, что платье облегало Шафран, как вторая кожа, ни в малейшей степени не стесняя ее.
- Я никогда не видел тебя более красивой, - сказал Герхард, когда Шафран кокетливо надела на затылок маленькую соломенную шляпку. Ее лента была сделана из той же ткани, что и платье, и завязана небольшим бантиком. Перчатки у нее были белые. Туфли были очень бледно-розовые, под цвет роз.
Она посмотрела на своего мужчину в бледно-сером костюме, сшитом на заказ, небесно-голубой рубашке и темно-синем вязаном шелковом галстуке и улыбнулась.
- Ты сам красивый дьявол ... А теперь давай перестанем воображать себя и пойдем на эту чертову вечеринку.
- Поехали, дорогой. Пожелай мне удачи, - сказала Шафран Герхарду, заметив, что Рональд Станнард машет ей через гигантский шатер, установленный на лужайке перед Домом правительства. Она улыбнулась в ответ, и молодой колониальный чиновник воспринял это как сигнал, чтобы направиться к ним.
- Как хорошо, что вы пришли, миссис Кортни Меербах. - Стэннард посмотрел на Герхарда и добавил: - Мистер Меербах.
- ‘Рад тебя видеть, Стэннард,’ - ответил Герхард, пожимая ему руку. - Я оставлю вас обоих.
Шафран послала Герхарду воздушный поцелуй, затем обратила свое внимание на Стэннарда. Он, как всегда, выглядел человеком, не приспособленным к жизни в тропиках. Его льняной костюм был измят, лицо раскраснелось от жары в переполненной палатке, а тонкие влажные пряди волос прилипли к макушке.
- Я так рад, что вы пришли. Я хотел бы познакомить вас с одним парнем. Он знает о Мау-мау больше, чем любой белый человек в Кении.
Стэннард оглядел шатер, заметил свою цель и снова помахал рукой, на этот раз призывая. Мужчина примерно в двадцати ярдах от него ухмыльнулся в знак признательности и начал пробираться сквозь толпу, вежливо улыбаясь, когда он прокладывал путь между одной небольшой группой гостей и другой, игнорируя взгляды, которые он получал, которые варьировались от удивления до неприкрытой враждебности, когда он проходил мимо.
Шафран знала, что это грубо, не говоря уже о том, что недостойно, пялиться, но она не могла отвести глаз от мужчины. Во-первых, он был почти единственным чернокожим во всем шатре, который не был одним из слуг. А во-вторых, он был одним из самых красивых людей, которых она когда-либо видела в своей жизни.
Он был высок, на дюйм или два выше шести футов, по оценке Шафран, одет в полицейскую форму-рубашку цвета хаки, шорты и носки, коричневые ботинки на шнуровке. В этом наряде даже самый красивый белый мужчина выглядел как бойскаут-переросток. И все же на этом африканском образце он казался таким же элегантным, как от лучшего портного Сэвил-Роу, идеально подчеркивающий его широкие плечи, глубокую грудь, худой живот и длинные, мускулистые ноги. Сержантские нашивки на рукавах и длинный ряд медалей на левой груди только усиливали эффект.
"Если бы Микеланджело когда-нибудь видел тебя, - подумала Шафран, - он бы сказал Дэвиду, чтобы он прыгнул, твои услуги больше не требуются".
Лицо этого человека было достойно его тела. Его кожа была насыщенного кофейно-коричневого цвета, а голова была выбрита, подчеркивая элегантность его лба, который был гладким и блестящим, не запятнанным ни малейшей складкой или морщинкой. У него были высокие скулы, которые, казалось, пересекали его лицо в идеальной параллели с четкой линией челюсти. Нос у него был прямой, ноздри слегка раздувались над ртом, нижняя губа которого была полной, в то время как верхняя имела форму широкого, неглубокого лука.
В покое эти губы выглядели чувственными, задумчивыми, почти надутыми, а его темные глаза имели слегка прищуренный, проницательный взгляд. Но когда он улыбнулся, обнажив ряд идеальных белых зубов, его глаза загорелись, сморщившись в обе стороны, и проявилась юношеская, почти дерзкая сторона его характера.
Шафран редко чувствовала себя уязвимой, не говоря уже о беспомощности, но она вдруг очень остро ощутила нежную женственность своего платья, легкомыслие своей маленькой шляпки и очень очевидную энергию и силу мужчины, идущего к ней.
- "Возьми себя в руки, девочка", - сказала она себе, чувствуя, как учащается ее пульс, когда его глаза встретились с ее и начали свой собственный осмотр. Здесь у тебя могут быть серьезные неприятности.
Стэннард знал о крикете гораздо больше, чем о сексе, и, казалось, совершенно не обращал внимания на потрескивание электричества в воздухе.
- Миссис Кортни Меербах, позвольте представить вам сержанта кенийской полиции Маку Макори. Сержант, это Шафран Кортни Меербах.
Они пожали друг другу руки. - Рад познакомиться с вами, мэм. - рукопожатие Макори было уверенным, и в его хороших манерах не было ни намека на подобострастие, ни намека на неравенство. Это был явно человек достоинства и самоуважения. - Мистер Стэннард кое-что рассказал мне о вас, - добавил он. - ’Мне стало любопытно узнать больше.
Шафран издала короткий смешок, который, как она поняла, прозвучал гораздо более нервно, чем она намеревалась.
- Боже мой, Рональд, о чем ты говорил?
- ‘О, хорошо, а ...
Стэннард яростно покраснел, и