Долгорукой (в замужестве – Дитрихштейн), а позже у Него возникло романтическое увлечение балериной Матильдой Кшесинской (1872–1971).

Весной 1892 года, размышляя о своих сердечных увлечения, двадцатичетырехлетний Николай Александрович записал в дневнике: «Право, можно было заключить из этого, что Я очень влюбчив? До известной степени да; но Я должен прибавить, что внутри Я строгий судья и до крайности разборчив! Вот это и есть то настроение, которое вчера Я назван непонятным!»

Но единственной настоящей любовь Последнего Царя стала Та, с кем Он обвенчался у алтаря, уже после того, как надел на Себя Корону Российской Империи. Ею стала урожденная Гессенская Принцесса Алиса.

Глава 19. Роковая любовь Императора

19 февраля 1880 года исполнилось 25 лет со дня восшествия на престол Императора Александра II. Однако торжества не были радостными. В придворных кругах царила напряженная, почти унылая атмосфера.

За две недели до того, 5 февраля, было совершено очередное, пятое, покушение на Царя. Оно было организовано так хитро и изощрённо, что могла погибнуть вся Царская Семья. Злодеи умудрилось заложить мощное взрывное устройство в нижнем этаже Зимнего Дворца, и взрыв раздался как раз под так называемым «морганатическим залом», где должен был происходить Царский обед в присутствии всей Фамилии.

Но, слава Богу, трапеза была несколько задержана из-за опоздания брата Царицы, принца Александра Гессенского. Однако 10 солдат Финляндского полка, несших караул, погибли на месте, а несколько других позже скончалось от ран, десятки получили ранения. Потом были молебны и слова благодарности Всевышнему, рука Которого отвела очередную угрозу от особы Монарха.

Однако не только дерзкие покушения навевали уныние. Существовала и еще одна причина, вносившая в жизнь Двора атмосферу печали: состояние здоровья Императрицы Марии Александровны. Она только в январе вернулась из многомесячного пребывания в Крыму и за границей, на юге Франции, где врачи пытались спасти Царицу от разрушительного недуга – туберкулеза.

Мария Александровна болела уже давно, но в 1879 году состояние заметно ухудшилось. Царица была бледна как смерть, постоянно невесела. Ее терзало не только собственное нездоровье, но и не проходившее беспокойство за жизнь Государя. Только молитва и любовь детей поддерживали угасавшие силы. Любви супруга уже не ощущала.

Брак Александра II и Марии Александровны долго считался образцовым. При Дворе много говорили о мимолетных увлечениях Цесаревича, а затем Императора Александра Николаевича. Рассказывали, что, когда тому еще только исполнилось двадцать лет, он «без ума» влюбился во фрейлину своей сестры Марии красавицу польку мадемуазель Калиновскую и даже хотел на ней жениться.

Но как только попытался заикнуться о том императору Николаю I, тот эту «сыновью блажь» даже и обсуждать не стал. Фрейлина была тотчас выслана из Петербурга, и, как говорили, «бутоны любви опали, не успев расцвесть».

Матушка же, Императрица Александра Федоровна, написала сыну сердитое письмо, где были такие строки: «Меня огорчает, что с возрастом ты не приобретаешь твердости характера, которой тебе так не хватает, а, напротив, все более становишься рабом своих страстей. Как ты будешь управлять Империей, если не можешь управлять собой?»

Цесаревич учился искусству самообладания. Женился он в 23 года на принцессе из Гессен-Дармштадтского герцогства Максимилиане-Вильгельмине-Августе-Софии-Марии, принявшей Православие с именем Мария Александровна. Она вышла замуж в неполных семнадцать лет и переехала в Россию в 1841 году.

Потеряв мать в девятилетнем возрасте, свои юные годы Гессенская Принцесса провела почти безвыездно в Дармштадте, большую часть времени в загородном замке Югенхайм. Мало кого видела и мало с кем общалась. Это была скромная, даже нелюдимая барышня, но обладавшая несомненной прелестью простоты и искренности, «натуральностью», которая порой завораживала светских людей. Именно так и случилось, когда Цесаревич Александр Николаевич в 1839 году, во время поездки по Европе, случайно увидел пугливую голубоглазую пятнадцатилетнюю девушку (еще почти ребенка!) в Дармштадтском театре. Она стала его избранницей.

Переезд в Россию для нее был сопряжен с тяжелыми потрясениями. Она оказалась при таком блеске роскоши и многолюдье, которые и вообразить не могла. Она не могла уклониться, не умела защитить себя и бессчетное число ночей провела в слезах. Первые годы она пугалась всего: свекрови, свекра, фрейлин, придворных, своей несветскости, неумения произвести впечатление, неумения говорит по-русски, своего «недостаточного французского». Она все время переживала, как бы не доставить неудовольствие мужу, которого любила беззаветно. Цесаревич вел себя по-рыцарски и, как мог, опекал и защищал свою Марию от окружающего неласкового мира.

Ее свекор, Император Николай I, был педантом. Все, что касалось придворных программ, соблюдалось им неукоснительно и аккуратно. Он всегда и везде приходил и прибывал непременно в назначенное время; входил в церковь с боем часов, появлялся на балу ровно в момент начала, принимал именно в тот час, когда указал. Император не терпел нарушений регламента и не раз обрушивал свой верховный гнев на нерадивых.

Прожив при Русском Дворе в качестве Цесаревны почти пятнадцать лет, Мария Александровна так и не переборола страх перед Самодержцем, хотя Николай I ни разу свою невестку ничем даже не укорил и ни одного не только грубого, но даже резкого слова не сказал.

Цесаревна смертельно боялась опоздать: на церковную службу, на бал, на прием, на выход, на утреннее представление Императрице Александре Федоровне. Она везде поспевала в срок. Случалось, что когда вдруг Императрица Александра Федоровна неожиданно назначала по своему капризу некое собрание у себя или приглашала вдруг на прогулку, на которую «Ее Величество отбудут через десять минут», то и тогда Цесаревна успевала собраться и преодолеть анфилады дворцовых зал. Иногда Мария Александровна просто бежала в покои Императрицы впереди фрейлин! Все это стоило огромных нервных усилий. Позднее вспоминала, что когда была Цесаревной, то «жила как волонтер».

Прибыв в страну, языка, верований и обычаев которой почти не знала, с немецкой основательностью погрузилась в изучение и постижение русского мира. Быстро освоила язык, стала образцовой верующей. Православие ее захватило и подчинило. Она и раньше была глубоко религиозна, но в России это чувство ей овладело целиком. Если бы был выбор, может быть, удалилась бы из повседневности. Но выбора не было.

Дочь поэта Тютчева Анна Федоровна (1829–1889) – фрейлина Цесаревны Марии Александровны – характеризуя ее, писала: «Душа Великой княгини из тех, что принадлежат монастырю. Ее хорошо можно было себе представить под монашеским покрывалом, коленопреклоненной под сенью высоких готических сводов, объятую безмолвием, изнуренную постом, долгими созерцательными бдениями и продолжительными церковными службами, пышною торжественностью которых она бы с любовью руководила».

Ее супруг был значительно ближе к земным радостям. Даже в периоды хандры, которые у него порой случались, он вдруг