намеревался отвезти меня куда‑то за город… Но в последний момент сообщники передумали. У них возник другой план – с моей помощью подставить Сашу Васильева. Они догадывались, что рано или поздно все мои улики сойдутся на нём, но решили помочь мне в этом – так и появилась пресловутая бумажка с записью о будущем убийстве Свиренкова на Софийской. Францев намеревался подкинуть её мне, но Прохоров первым обнаружил послание и догадался обо всём.

Отношения Прохорова и Францева заслуживают отдельных строк. Выполняя задания Силуанова, Францев, по всей видимости, старался разузнать об его настоящих целях. Судя по всему, мэр не считал нужным посвящать своего подельника в свои планы, и о мотивах нападений на городских тузов Францев мог только догадываться. Больной уборщик оказался для него подарком. Прохоров любил похвастаться связями с терпиловской аристократией и Францев по разным признакам понял, что Прохорова что-то связывало с мэром. Он начал расспрашивать расспрашивать его о прошлом… Уборщику льстило это внимание журналиста, и мало-помалу он рассказал ему всё. Умолчал он только об убийстве девочки, но Францев, сложив два и два, подняв кое-какие данные, догадался обо всём сам. Однажды ночью задержавшись в редакции, он напился допьяна и изложил Прохорову свои догадки. Намекнул Борис и на свою роль в убийствах… Зачем он это сделал, я не до конца понимаю и сейчас. То ли свою роль сыграло спиртное, то ли он устал держать в себе тайну и знал, что его собеседник не проговорится… Интересно, что о Прохорове, как показали дальнейшие события, он ни слова не сказал Силуанову. Жалел ли он уборщика, с которым безжалостный мэр непременно бы расправился, или надеялся использовать бывшего бандита в игре против мэра?..

Прохоров догадался о планах бывшего главаря банды и оказался в эмоциональных клещах. Разрываясь между страхом, сомнениями и чувством вины, он несколько раз порывался поговорить со мной. В редакции он этого сделать не решался, на улице же так и не позволили обстоятельства (я вспомнил сцену на Литейном). Наконец, он передал мне бумажку, обнаруженную на столе Францева, надеясь, что я сам найду оставшиеся улики по делу и смогу увязать происходящее в логическую цепочку. Намекнул он тогда и на роль Францева в убийствах… Но, говоря со мной, уборщик был в смятении и толком ничего объяснить не смог.

После моего отъезда из города, Прохорова не оставляло чувство вины. Его мучила мысль о том, что Силуанов так и останется безнаказанным. На некоторое время он затаился у знакомого, а затем решил действовать. Как‑то вечером он дождался Силуанова у подъезда его дома. Мэр удивился появлению уборщика, которого он узнал с трудом и, судя по некоторым его оговоркам, давно считал погибшим (Прохоров предположил, что Силуанов когда‑то поручил расправиться с ним Пахомову, а тот этот приказ проигнорировал). И ещё больше удивился тому, что Прохоров от начала до конца знает всё о происходящем в городе. Уборщик попытался убедить Силуанова отправиться в полицию, угрожая разоблачением, но тот со смехом отверг это предложение. Между ними состоялась потасовка и Прохоров случайно, по его словам, ударил мэра ножом…

…После того, как Прохорова увели, мы с Николаем ещё долго сидели молча, осмысляя случившееся. Ястребцов нарушил тишину первым.

– Игорь, я надеюсь, тебе не надо объяснять, что всё случившееся тут – секрет? – начал он. – Я тебе уже говорил, что есть ответственность по закону за разглашение тайны следствия…

Я усмехнулся.

– Что, Николай, – спросил я. – Такое правосудие тебя устраивает?

– Я и сам тут, между прочим, пострадал, – отвёл глаза Ястребцов. – Меня Силуанов тоже обманул. След мне ложный подсунул, всё время за нос водил…

– На кого он тебя навёл?

– Да Милинкевича во всём обвинял. Мол, он шайку организовал, через свои какие‑то связи в ФСБ. Мстит, дескать, за нападение на него. Ну помнишь, я рассказывал тебе, что его избили?

– Помню…

– Ну а теперь бумаги Силуанова изучили, записи вот тоже, которые мне передал Прохоров, и оказалось, что избили Милинкевича тогда по приказу самого же Силуанова. Он в «Терпиловке» на одну из его структур наехал случайно… Какой‑то они со Стопоровым заказ со стороны выполняли, и задели мэра. Я Милинкевича сегодня уже опрашивал, он мне обо всём этом рассказал. Неприятный вообще тип был покойный. А его бумаги вообще – та ещё тема…

– А что такое?

– Да компромат у него был на всех чиновников в городе, даже и на меня. Собирался вот в ближайшее время и со мной посчитаться, связывался кой-с какими криминальными элементами…

– Ну так неудивительно. А ты чего ждал? Ты же его с поста хотел согнать.

– Да я думал, что у меня есть инструменты. Полгодика подержим его ещё, а потом снимем без лишних хлопот. И Сергей Евгеньевич, начальник ГУВД нашего, со всем этим согласен был. Но вот видишь как вышло?

– А ты знаешь, почему всё именно так случилось? – спросил я.

– Почему?

– Помнишь ты рассказывал мне о сложной системе и тяжёлых моральных выборах? Ну вот в этом‑то и дело. Может быть, всё проще, и закон просто должен быть един для всех? Ведь знай Прохоров о том, что закон работает, он ведь обратился бы в полицию сразу, и всех этих бед удалось бы избежать. Разве нет?

– Нет, я думаю, что ничего ты не понимаешь, – недовольно буркнул Николай, стараясь не глядеть на меня. – Долго объяснять, да и не хочется. Такие как ты мыслят деструктивно, вам бы только разрушать… – завёл он свою шарманку.

– Разрушать – что? Круговую поруку жуликов? Беззаконие? Всеобщее бесправие?

– Ты на машине приехал? – не ответил Ястребцов

– Да, на машине, с твоим сотрудником.

– Тебя в Москву отвезти, или сам доберёшься?

– Сам уеду, – отмахнулся я.

Николай сухо кивнул мне и, не подав руки, вышел из камеры. Я покинул здание полиции и отправился на вокзал.

Глава сороковая. Храбрый воробей. Похороны. Эпилог

После беседы с Ястребцовым я зашёл к Саше. Его я нашёл ещё в изоляторе, однако к моменту моего визита молодого человека уже известили о том, что приказ об его освобождении издан.

Узнав от меня все новости, молодой человек не сдерживал эмоций.

– Этот гнилой мир пожирает сам себя! – кричал он, из угла в угол ходя по камере. – Вот выйду: возьмусь за дело: хватит этого рабства, хватит лебезения! Пора свернуть шею змее!

– Смотри, Саша, будь осторожнее… – предупредил я.

– Осторожнее! – взорвался парень. – Хватит уже осторожности, постепенничества! Хватит копить силы, пора разворачивать знамёна! Я думал, постепенчеством добиться, думал скопить силы