Вперед, однако, выступил не капитан Д’Ивуар, а другой офицер. На плечах его безукоризненно чистого парадного мундира красовались полковничьи орлы, и манера держаться выдавала в нем аристократа. Глаза их встретились, и Джаффа едва устоял на ногах, пораженный силой этого взгляда. Все прочие черты лица словно стерлись вокруг этих выпуклых серых, горящих внутренним огнем глаз. Джаффа преодолел последние несколько шагов чеканной, как на параде, поступью, остановился и сдержанно поклонился.

– Господа, – проговорил он по-хандарайски. Джаффа знал с грехом пополам пару слов из языка расхемов, но для официального разговора этого было недостаточно. – Я – главный блюститель Джаффа дан-Ильи.

Он гадал, станет ли капитан переводить его слова своему командиру, но полковник то ли не нуждался в переводе, то ли не стремился его услышать. Капитан Д’Ивуар шагнул вперед, бегло поклонился в ответ и сказал:

– Приветствую вас, блюститель. Перед вами – полковник граф Янус бет Вальних-Миеран. – И когда полковник едва заметно кивнул в знак признательности, Д’Ивуар спросил: – Как обстоят дела в городе?

– Искупители бежали, – ответил Джаффа. – С ними ушли генерал Хтоба и остатки армии аскеров. Десолтаи, стоявшие лагерем к востоку от города, также снялись с места, но куда они направились – мне неизвестно.

– Кто же тогда правит городом?

Джаффа мельком подумал, не полагается ли ему сказать, что городом правит принц, однако решил не отходить от практической точки зрения.

– Сейчас – никто. Городские власти, насколько таковые имеются, представляю я. Мои блюстители стараются сохранить порядок в городе.

– Намерены ли вы оказать нам сопротивление? – осведомился Д’Ивуар с едва уловимой усмешкой.

– Разумеется, нет, – ответил Джаффа. – Мои люди не солдаты. Ворота Эш-Катариона открыты для вас. – Он поколебался, затем добавил: – Я умоляю вас по возможности проявить милосердие.

– Отчасти это, разумеется, зависит от принца. – Джаффе показалось, что в глазах Д’Ивуара промелькнуло отвращение. – Однако мы постараемся не допустить беспорядков с нашей стороны. Мы встанем лагерем на территории дворца, вокруг казарм Небесной Гвардии. Полковник хотел бы, чтобы вы подготовили доклад о состоянии города, о количестве тех, кого вы зовете блюстителями, и о том, кому из них можно доверять. – Капитан смолк, обнаружив на лице Джаффы удивление. – Что-то не так?

– Вовсе нет, что вы, – пробормотал Джаффа. Похоже, его вовсе не собираются с ходу заковать в кандалы.

Д’Ивуар понизил голос:

– Я сказал полковнику, что на вас можно положиться. Что вы исполняли свой долг и во время правления принца, и при искупителях. Можем ли мы рассчитывать на то, что вы и впредь будете выполнять свои обязанности?

– Да, конечно, – сказал Джаффа. – Я служу гражданам Эш-Катариона.

– Отлично.

Капитан расправил плечи и, казалось, уже готов был сообщить Джаффе, что он может идти, но тут неожиданно вмешался полковник. Он говорил по-хандарайски не только бегло, но и с безупречным произношением.

– Не могли бы вы, главный блюститель, сообщить мне, каково состояние священного холма?

Джаффа моргнул, опешив:

– Холма, господин мой? Что именно вы хотите знать?

– Насколько серьезный ущерб нанесли ему искупители? Остались ли священнослужительницы в своих храмах?

– Я… – На краткий ужасный миг Джаффе показалось, что этот расхем знает о существовании Матери, что ему известно все. Да нет, конечно же, это невозможно. Джаффа быстро овладел собой. – Остались, господин мой, но не все. Были грабежи, были варварские разрушения, однако искупители считают… считали, что возвращаются к древней вере, а не отвергают ее целиком. Иные священники бежали, а те, кто отказался принять новый канон, были наказаны. И все же повального разгрома и разорения не случилось.

– Превосходно! – Полковник одарил Джаффу ослепительной улыбкой. – Я много читал о величии храмов Эш-Катариона. Было бы жаль, если б они оказались уничтожены до того, как я получил возможность осмотреть их лично.

Выражение, промелькнувшее при этих словах во взгляде полковника Вальниха, очень не понравилось Джаффе, но сейчас он с этим ничего поделать не мог. И только склонил голову:

– Я уверен, господин мой, что священнослужительницы сочтут честь принять такого гостя.

МАРКУС

Когда Первый колониальный полк водворился в Эш-Катарионе, Янус попросил Маркуса явиться к нему с командой из двадцати человек, которые, по его мнению, способны хранить тайну.

Маркуса подмывало ответить, что двадцать человек способны сохранить тайну, только если девятнадцать из них утопить в реке, да и то придется неусыпно присматривать за оставшимся. Кроме того, он испытывал сильнейший соблазн предложить Янусу лететь что есть мочи в Большой Десол. Адрехт по-прежнему валялся без сознания, охваченный жаром, в лазаретной палатке, а изрядно потрепанные ветераны Первого колониального едва закончили приводить себя в порядок и подсчитывать потери. Полковникам, однако, ничего подобного говорить не принято, а потому Маркус взял Фица, сержанта Арго и взвод солдат, которые, по его предположениям, не склонны были задавать лишних вопросов, и вместе с ними последовал за Янусом на Памятный холм.

Название было, естественно, ворданайское. Центр Эш-Катариона представлял собой возвышенность о двух вершинах, склон которой почти отвесно опускался к гавани. Одну из вершин занимал дворец, а другая, обнесенная второй стеной, пониже, с незапамятных времен принадлежала духовенству. Территорию площадью примерно с квадратную милю занимали старинные здания из выщербленного временем песчаника, внутренние дворики со множеством статуй и редкие сады. Над всем этим, осеняя длиннейшими мрачными тенями и стену, и лежавший за ней город, высились гигантские черные обелиски, которые Маркус втайне именовал «лесом божественных торчков».

Подойдя к изукрашенным резьбой священным вратам, Маркус с изумлением обнаружил, что храмовые постройки выглядят более- менее сохранившимися. Он ожидал увидеть сплошные развалины, представлял себе, как вывороченные с корнем «торчки», рухнув, погребли под своей тяжестью осененные ими храмы, как все, что могло гореть, поглотил огонь. Очевидно, предводители Искупления не настолько были уверены в поддержке местного населения, чтобы так открыто выступить против древней веры. Время близилось к полудню, и тени гигантских обелисков все так же ложились скрещенным узором на улицы раскинувшегося под холмом города. По ту сторону ворот внутренние дворы, некогда кишевшие людьми, были пусты и безмолвны. Массивный светильник перед храмом Вечного Пламени погас, и Маркус разглядел, что раскрашенные известняковые стены ближайших зданий во многих местах изуродованы огромными трещинами и покрыты неуместными надписями – по большей части вездесущим клиновидным символом Искупления.

Янус задержался в воротах. Не в силах стоять на месте, он неуемно расхаживал из стороны в сторону, и так же неуемно метался взгляд его серых глаз. Наконец он, явно придя к некоему решению, повернулся к Маркусу и сопровождавшим их солдатам.