фирму, где приличные бабки плотят, и нормально! — Будущая бизнес-леди самоуверенно вскинула подбородок и вдруг, видимо засомневавшись, и не без оснований, в возможности получения диплома, сникла прямо на глазах. — У меня из-за этого чертового Сережки уже два «хвоста». Если я еще во вторник философию завалю, ваще будет как бы полный улет.

— Так что ты тогда тут сидишь? Бери учебник и читай.

— Да, читай! Чего читать-то, когда ни фига не поймешь, кто из этих Гегелей чего там понаписал… — Анжелка завздыхала, наморщила лобик «что же мне, бедной, делать?» и, чтобы вызвать побольше сочувствия, шмыгнула носом. Отчаявшись услышать предложение, ради которого и изображала из себя дурочку, не способную самостоятельно вызубрить элементарный курс по истории философии, она состроила несчастную физиономию «тебе-то хорошо, ты вон какая умная!» и заискивающе улыбнулась. — Позанимайся со мной, Таньк! А я тогда с тобой в ту квартиру схожу. Свалим зачет во вторник и как бы сразу пойдем. Клянусь, я тебя туда проведу!

5

Посещавшая все семинары и не по-девичьи толковая, по абсолютно справедливому замечанию симпатичного старикана профессора, бывшего «научного коммуниста», на склоне лет с детским восторгом открывшего для себя Соловьева, Бердяева, Флоренского и готового поделиться своими открытиями с каждым, в чьих глазах замечал неподдельный интерес, она получила «автомат» и сим осталась весьма довольна.

Благодаря кроссовкам со «шпорами» Швыркова отделалась легким испугом. Выскочив с зачеткой в коридор, она, задыхаясь от счастья, сообщила, что «этот старый дурак» жутко злился, гонял ее по всему материалу, но зачет поставил! Yes!!! Супер! Действительно супер — пятнадцать минут позора, зато потом полная нирвана…

Проникнуть в неприступный, молчаливый дом с кодовым замком на старинной, надежной двери оказалось посложнее, чем свалить зачет, — полчаса протоптались у парадного подъезда, а в подъезд так никто и не вошел и никто из него не вышел.

— Анжелк, все, хватит!

— Нет уж! Я сказала, что прорвемся, значит, прорвемся!

Азартная крошка еще раз со злостью подергала за ручку и стала наугад нажимать кнопки домофона. В результате чуть не получила дверью прямо в лоб. Из-за двери появилась голова огромного добермана. Большая «любительница» собак побелела и, вместо того чтобы покрепче ухватиться за латунную ручку, бросилась бежать.

Пришлось самой произвести это несложное движение и, улыбнувшись хозяйке величавого красавца, долго дожидаться, пока Анжелка не вернется с противоположной стороны переулка.

Внутри было невероятно чисто и неправдоподобно тихо. Как будто в загадочном, сумрачном доме не жил никто и никогда. Мраморные, за бурное двадцатое столетие стершиеся по краям ступени вывели к лифту, и тут, непонятно откуда, выскочила воинственная пенсионерка в брючках и оранжевом самовязаном пончо.

— Вы куда, девочки? К кому?

— К знакомым! — Анжелка потянулась к кнопке лифта, но проворная бабулька, решительно оттеснив ее, распростерла свои оранжевые крылья, прямо как двуглавый российский орел.

— Не пущу! Скажите, к кому идете!

— Да пошла ты! — Швыркова рванула к лестнице, консьержка ухватила ее за рукав, еще чуть-чуть, и консьержке мало бы не показалось.

— Анжел, стой!.. Извините нас, пожалуйста! Добрый день. Не будете ли вы настолько любезны разрешить нам подняться на третий этаж, в седьмую квартиру?

Почувствовав, что опасность миновала, консьержка оставила в покое Анжелкин рукав, однако, бочком-бочком, и опять загородила лифт своим маленьким отважным телом.

— А вы кто такие? Зачем вам туда?

— Видите ли, когда-то в этой квартире жили мои дедушка с бабушкой. И даже прапрабабушка. Если можно, нам хотелось бы туда зайти. Всего на несколько минут. Просто посмотреть.

— Фамилия как?

— Орловы.

— Нет, никаких Орловых у нас сроду не было! Тем более в седьмой. Там Зотовы всю жизнь жили. Еще Клава Синюхина. Но она уж лет двадцать, как померла. Я, считай, здесь с пятьдесят седьмого года, а никаких Орловых не помню.

— Вспомните, пожалуйста. Мою бабушку звали Ниной Александровной. Она была очень красивой. Ее не запомнить нельзя. А дедушка — Алексей Иванович.

При упоминании о дедушке в глазах-буравчиках промелькнуло сомнение.

— Алексей Иваныч? Слушай-ка, а он тоже такой интересный был мужчина? Большой такой? Статный? У него еще машина была? «Волга»?

— Кажется, была.

— Ой, ну как же, помню я его! — Подрумяненное личико так кокетливо сморщилось, словно молодящейся старушенции улыбнулась не внучка, а сам дедушка Леня. — Твой дедушка, знаешь, меня один раз до полуклиники на своей «волге» подвозил. У меня флюс был во всю щеку, а он увидел, как я на улицу вышла, и говорит: куда же это вы по такому холоду с флюсом пойдете? Садитесь, я вас отвезу. А я, знаешь, до этого никогда в жизни на легковой машине не ездила. Да еще на «волге»! Да с таким интересным мужчиной! Сразу про свой зуб забыла! — Игриво похихикав, утомительно разговорчивая особа, не вызывавшая симпатии даже с учетом ее теплых воспоминаний о дедушке Лене, погрузилась в раздумья и, перебрав в дырявой памяти всех бывших жильцов дома, опять затрясла по-цыплячьи желтой головкой. — Нет! В седьмой Зотовы жили. Мне еще невестка хозяина рассказывала, что это была квартира ихней бабки. Давно, еще до революции. Вроде бабка у них из дворян была. Хотя вообще-то Зойка ихняя могла мне и наврать. Я еще тогда подумала, что на дворян они не больно-то похожи. Все как один рыжие… А дедушка-то твой как, здоров?

— Нет… Он умер. В девяносто первом году.

— Что ты говоришь! А какой с виду крепкий был мужчина! Вот, и Зотов, Василий Тихоныч, помер не так давно. Сыновья теперь квартиру и продали. И правильно сделали! У кого из нас, из рабочих-то людей, такие деньжищи есть, чтобы здесь жить? Здесь теперь одни богатеи. В центре в магазинах, знаешь, какие цены? У нас на Домодедовском рынке все в два раз дешевле. Мы с дочкой уж давно с соседями разменялись и отсюда уехали. Еще до дефолта. Жалко, продешевили. Квартиры в центре дорожают не по дням, а по часам. Зотовы за свою аж три двухкомнатных купили!

Тарахтящая со скоростью пулемета старушня перечислила, кто из рыжих Зотовых переехал в Бутово, в двухкомнатную с двумя лоджиями, кто — в Люберцы, с кухней восемнадцать метров, кто — в Новокосино, почти что к самому крематорию, но, к счастью, «запамятовала», как зовут вторую жену какого-то Юрки, и, отчаявшись вспомнить, махнула оранжевым крылом:

— Ладно уж, идите, посмотрите! Там сейчас ремонт. Скажете ребятам, Ольга Петровна разрешила.

За черной ободранной дверью с нацарапанной мелом цифрой «7» стучали молотки, зудела дрель, распевало радио. Распахнувший дверь дядька, весь с головы до ног в побелке, будто мельник в муке, кашлял