— Иди-иди, позвони!

Почти насильно выпроводив из кухни капризно упирающуюся Анжелку, он с заговорщическим видом прикрыл дверь и на цыпочках направился к холодильнику.

— Сейчас попробуем твоего тортика! В принципе я большой сладкоежка, только боюсь растолстеть. Тогда девушки любить не будут. Правильно я говорю, Татьяна?

— Лично я затрудняюсь с ответом, однако моя очень компетентная тетенька уверяет, что мужчина непременно должен быть в теле. Так что, не переживайте!

— В теле?.. Ха-ха-ха!.. Это смотря в каком теле!

Вдвоем с ним, без «чокнутой» Анжелки, было легко и весело: дружно водрузив на середину стола торт-сюрприз, вместе зажгли на нем двадцать праздничных свечек, вместе, рассмеявшись, хлопнули выключателем.

Погас свет, и дружеское настроение испарилось, улетучилось — так вдруг сделалось нестерпимо жарко наедине с гипнотическими, черными зрачками, в которых отражались мерцающие огоньки.

— Пойду, пожалуй, потороплю Анжелу, Николай Иванович.

Развалившаяся на диване в позе томной одалиски, Анжелка кокетливо запугивала возлюбленного: «Если ты не поедешь завтра, я не приеду к тебе послезавтра!» Сережка капитулировал, Швыркова крикнула в трубку «целую!» и помчалась на кухню.

Эффект превзошел все ожидания: «Вау-у-у!!!» Еще двумя бешеными «вау!» новорожденная задула свечки, схватила бутылку шампанского, и оно в буквальном смысле слова полилось рекой.

Вот тут-то на сцене и появился Отец. Ого-го! Властная рука решительно отобрала бутылку, низкий, грозный голос скомандовал: «Сядь сейчас же! Цыц!» — и, что самое интересное, Анжелка испуганно притихла. На секунду.

— Да пошел ты!

Он ничего не ответил. Молча включил свет, промокнул полотенцем скатерть и понес в мойку тарелку с плавающей в шампанском рыбкой. Прикрикнув на «больную» дочь, он, наверное, уже пожалел об этом. Спина в темно-синей футболке была очень напряженной, но, когда он обернулся, его лицо имело то же насмешливое выражение, что и весь вечер. Завидное самообладание! Сморщившись, он передразнил насупленную Анжелку, рассмеялся и со всей ответственностью принялся резать торт. Прямо как отец семейства на Рождество, торжественно разложил лопаткой ровные, аккуратные кусочки «детишкам» на тарелочки.

— Вкусно до ужаса! Улет!

— Да, классный тортик! Махнем, девчонки, еще шампанского? По чуть-чуть?

По чуть-чуть, по чуть-чуть, и третья темно-зеленая бутылка отправилась со стола под стол. Анжелка устала придуриваться — нервически подергивать носом, выпучив глаза, озираться после отчетливого ночью звука лифта и злобно ворчать, — зазевала и склонила голову на руки. Послышалось безобидное похрюкивание, очень похожее на храп.

— Пора девочке баиньки! — Как перышко, подхватив Анжелку, он перекинул ее через плечо.

А вокруг все плыло — и качающийся, будто на корабле, стол, и бесконечно длинная столешница, ускользающая из-под руки, и стена, о которую так хотелось опереться.

— Ага, еще одна пьяница! Держись за меня.

— Оставьте меня, пожалуйста, я здесь постою… пока.

— И долго ты собираешься здесь стоять? Ну-ка!

Состояние невесомости оказалось таким прекрасным! Как в детстве, на руках у папы. Но сейчас это был не папа, и неожиданно вспыхнувшая нежность вовсе не походила на ту, прежнюю… Будь что будет! Притворившись засыпающей в результате страшного алкогольного опьянения, она обвила руками крепкую шею самого желанного на свете мужчины и прижалась щекой к его горячему плечу.

Он расхохотался. Отнес в комнату и — опаньки! — бросил на тахту. Как мешок!

Прохладная подушка моментально вернула безумной голове способность соображать: зачем она, дурочка, обняла его? Теперь он, конечно, догадался! Догадался и снова отверг! Как тогда, зимой, когда сначала спас своим звонком от кошмара бредово-температурного сна, а потом уничтожил хамоватым равнодушием.

Предрассветная тишина создала иллюзию одиночества и возможность наконец-то проанализировать свои сумбурные чувства, прийти к обобщающим выводам и наметить кое-какие планы. Собственно говоря, план был один: завтра требовалось во что бы то ни стало доказать Анжелкиному отцу, что он абсолютно не нравится девочке Тане.

3

На автомобильной стоянке возле большущего деревянного терема она первой выпрыгнула из машины. Здорово! На минуту вся компания онемела от пронзительно-синего неба, сумасшедшего солнца и ветра, раскачивающего верхушки зеленых елей. Не выпуская Сережкиной руки, Анжелка застыла, зажмурив глаза и подставив солнцу смешно наморщенный нос. Сережка тоже блаженно улыбался.

— Короче, молодежь, сразу пойдем в ресторан или погуляем?

— Мы как бы хотим погулять, правда, Сереж? — Крошка сверкнула глазками на своего журавлиноногого Сережку и потащила послушного парнишку за собой, вниз по ступенькам, к круглому лесному озеру.

Анжелкина красная маечка мелькала уже где-то далеко-далеко, а Швырков-старший, облокотившись на машину и поглядывая недоверчиво сощуренными глазами в безоблачное небо, все переговаривался через открытое окно с сидящим за рулем водителем, как будто инструктировал его на случай дождя, грома и молнии, града, камнепада и всех прочих немыслимых «падов».

Затянувшееся ожидание начинало действовать на нервы, но главное — оно никак не согласовывалось с «планом». Чтобы господин Швырков не истолковал обычную вежливость как большую заинтересованность в своей персоне, пришлось изменить правилам хорошего тона и, ни слова не говоря, поскакать по ступенькам вниз.

У кромки воды, на сером, мокром песке мгновенно проявилась вся обманчивость позднеапрельского «лета»: из черной глубины озера, еще не окончательно освободившегося от льда, тянуло мрачной зимней стужей. И вдруг сделалось по-июльски жарко. За спиной, конечно же, стоял он. Следовательно, шел по пятам. Что и требовалось доказать!

— Замерзла? Пойдем, в лесу теплее. Пошли, пошли! Еще простудишься!

В лесу, бестравном и безлистном, с целым архипелагом снежных островков, в босоножках, тоненькой блузке и летних брюках, пожалуй, тоже было бы холодновато, если бы не взгляд идущего сзади мужчины, не энергичное потрескивание веток под его ботинками и не веселое посвистывание в ответ на чик-чирик какой-то птички.

Узкая сырая тропинка вывела на асфальтированную дорожку, вполне подходящую для претворения в жизнь обдуманного во всех деталях «плана», но здесь, в чуткой елово-березовой тишине, с простенькими цветочками мать-и-мачехи вдоль дороги, пропало всякое желание эпатировать, сотрясать воздух — прозрачный, голубой, невинный — язвительными словечками и уничтожать выспренними гуманитарными фразами симпатичного свистуна, безобидного пересмешника лесных птиц.

— О чем задумалась, Татьяна? Или голова болит после вчерашнего?.. Да, классно я тебя вчера напоил!

Вот тебе и безобидный!

— То есть как? Вы что, нарочно спаивали меня?

— Ага. Решил посмотреть, как ведут себя серьезные девочки, когда пьяненькие. Как все остальные или по-другому.

У «серьезной девочки» земля ушла из-под ног: сейчас нахально посмеивающийся господин Швырков скажет, что она его обнимала!.. Что же делать?! Спасти могли лишь ледяное равнодушие, общение нехотя, словно это общение — сугубо вынужденное.

— И к какому же выводу вы пришли?

— Да какие могут быть выводы, когда ты взяла и уснула. А я-то, дурак, так надеялся, что ты полезешь