Левое запястье дважды обвила кожаная петля, накрепко затянулась.

— Хозяин? — обернулась я.

Тот, что целовал меня на пандусе, распахнув калмак. Не скажу, что мне было неприятно его видеть, чувствовать на руке его ремень.

— Иди в альков, — велел он. Я поставила поднос на полку. Внизу все бушевала драка. Он потянул меня за ремень к утопленному в стене на уровне верхнего балкона алькову. Снизу доносился грохот. Дерущихся уже несколько. Повинуясь приказу Аурелиона, пытаясь отвлечь, утихомирить толпу, заиграли музыканты. Наверно, в центре зала появилась танцовщица. Обычно такие драки прекращают, растаскивая буянов и выделяя каждому девушку на ночь. Надо полагать, одному достанется Лизарина, другому — девушка еще красивее, так что оба будут довольны. Но на этот раз такая тактика не сработала. Внизу послышался звук бьющегося стекла.

— Сюда, — указывая на альков, сказал мужчина.

Сняв с меня ремень, он зашагал позади. Я поднялась на пять ступенек и вползла внутрь.

По-моему, никто и не заметил, что он увел меня. Все взгляды были прикованы к драке.

Пробравшись в глубину алькова, я повернулась к тому, кого, поскольку на меня пал его выбор, мне назначено ублажать.

Повернувшись спиной, он задернул кожаные занавеси алькова, скрепив их ремнями с пряжками, чтобы снаружи не беспокоили.

Повинуясь его жесту, я сняла все, что на мне было, даже куру с головы. Затем, тоже жестом, он велел мне подползти ближе и встать на колени к нему спиной. Я так и сделала и тут же почувствовала, что он связывает мне руки за спиной.

— Хозяин? — пролепетала я.

— Не поворачивайся!

— Да, хозяин.

Зашуршала кожа. Похоже, вынимает что-то из-под туники, ц тут в рот мне ткнулся вшитый в рабский колпак кляп, на щее затянулись завязки. Все произошло очень быстро. Я и пикнуть не успела. Потом колпак затянул голову, под подбородком застегнулась пряжка. Толчок — и я повалилась на меха. Он связал мне лодыжки. Отбросил меха в сторону и, сложив меня чуть ли не пополам, запихнул в мешок. Подтянул края, затолкал внутрь голову, стянул ткань поверх нее и со щелчком захлопнул замок.

Потом — вот странно! — послышался звук открываемой двери, скрытой, по всей видимости, за занавесом в глубине алькова. Мужчина поднял мешок, протащил по деревянному полу, взвалил на плечо и стал спускаться по лестнице.

Я извивалась что было сил, но куда там! Видимо, силой моего похитителя природа не обидела.

Я стояла на коленях.

С лодыжек и запястий сняли путы.

Отстегнув пряжку, с головы стянули рабский колпак. Я вижу! Кожаный колпак свисает на грудь на тесемках кляпа. Тесемки ослабли. Мужская рука вынула кляп, расправила его — чтобы просушить. Как только изо рта вытащили кляп, меня едва не вырвало. Откинув голову, я глубоко дышала. Один из мужчин, взяв колпак и кляп, сунул их в сумку на поясе. Двое других возились вокруг меня. Еще двое стояли поблизости. Стоящий слева обеими руками взял меня за левое запястье, тот, что справа — за правое. Рывком они подняли меня на ноги.

Кроме покрытого эмалью черного ошейника с колокольчиками и такого же ножного браслета, на мне никакой одежды. Я разделась в алькове «Чатки и курлы», такой меня и притащили сюда. Лицо под колпаком раскраснелось. От долгого пребывания в жарком и влажном мешке тело обсыпало потницей.

По бокам от меня — двое мужчин, держат за руки. Мы — в освещенном факелами просторном коридоре. Длинный — ярдов сорок — узкий красный ковер ведет к белой двустворчатой двери. У двери — двое стражников в шлемах и с копьями. По обе стороны двери на стене висят щиты и перекрещенные копья.

Глядя на высокую дверь, я поежилась. На запястьях сжались мужские ладони.

— Пошли, животное, — пролаял один.

— Да, хозяин.

Держа за руки, меня повели к огромной двери. Страшно! Там, должно быть, соратники моей хозяйки, леди Элайзы из Ара. Думают, у меня для них послание. А у меня нет ничего. Будут разочарованы. Разгневаны. К рабыне, вызвавшей недовольство, мужчины Гора не знают снисхождения. Только бы не изуродовали! Не пытали бы! Не убили бы! Я ни в чем не виновата! Буду в ногах валяться, может, просто высекут!

Стражники в шлемах распахнули дверь. Я упала на колени.

— Целуй пол, рабыня, — приказал один из моих спутников.

Высоко подняв мои руки, меня наклонили к полу. Я коснулась губами плиты. Потом резким рывком меня снова подняли на ноги. Дивная комната! Потолок высокий, как во дворце. Пол выстелен глянцевыми пурпурными плитами, крупными, сверкающими. К потолку вздымаются изящные белые колонны. Ниспадают золотистые драпировки. Меня подвели к помосту, на котором, откинувшись на подушки, возлежал тучный гигант. Испещренное пятнами вина и жира белое одеяние оторочено золотым кружевом. Лицо грубое, жесткое, выщипанный пинцетом подбородок изрыт ямками. Лысеющая голова увенчана короной из листьев винограда — знаменитого винограда Та с террас Коса. Умен, тщеславен, силен и жесток.

Передо мной, у подножия помоста, — низенький столик, на нем — нити и чашки с бусинками, деревянными рабскими бусинками разных цветов, множества разных цветов.

Низкий деревянный столик, бусинки в чашках! Меня охватила дрожь. Я была здесь! Стояла на коленях — в этой самой или похожей комнате, тогда, во сне, что привиделся мне в Табучьем Броде. Неужели я когда-то здесь была? Или в каком-то похожем месте? Или это просто сон, игра воображения? Этот сон казался таким реальным! Что это — затаенные воспоминания или предчувствие? Нет, прочь эту чушь! Но какое жуткое, сверхъестественное сходство!

Один из стоящих рядом мужчин поднял плеть. Что за наваждение! И это было во сне!

Знаю, сейчас мне зададут вопрос: «Что это?»

— Что это? — спросил мужчина.

— Плеть, хозяин. — Я знала, что так отвечу.

— А кто ты?

— Рабыня, хозяин.

Закричать бы: «Не знаю я ничего ни о каком послании, не знаю, что вы ищете!» Закричать бы: «Я всего лишь рабыня, я ничего не знаю! Лишь о милосердии молю!»

— Повинуешься? — спросил голос.

— Да, хозяин.

Меня била дрожь. Все это уже было, тогда, во сне! Нет, не верю, что сон вещий. Скорее всего, непонятно каким образом всплыло воспоминание о некоем ритуале, в котором мне уже доводилось участвовать.

Я отдернула голову, боясь прижаться губами к плетке.

Кажется, мужчина озадачен. Но, словно так велит его долг, сердито ткнул плетку к моим губам. Перечить? Еще чего! Обмотанные вокруг рукоятки кожаные плети больно впивались в губы. На языке — вкус крови. От прижатой наискось ко рту тяжелой плетки больно зубам.