снарядами наши позиции, но, к счастью, попадания были очень редки и серьезного вреда этот обстрел нам не принес. При наступлении от Гатчины мы встретились с серьезными техническими средствами противника: его хорошие броневые поезда не боялись огня нашей легкой артиллерии, а большое количество бронированных автомобилей и орудий, поставленных на грузовики, сильно затрудняло наше продвижение. Неоднократно я лично выводил наши батареи на открытые позиции, и артиллеристы прямой наводкой пытались подбить бронепоезд, но ничего из этого не выходило. Сильно развитая железнодорожная сеть давала противнику возможность, в каком бы направлении мы ни повели наступление, противопоставить нам бронированный поезд, которого мы не имели. Левый наш фланг постоянно подвергался фланговым ударам противника, который беспрепятственно по железной дороге подвозил подкрепления к Петрограду и неоднократно пытался обойти или прорвать наш фланг, что ставило бы всю армию в безвыходное положение. Таким образом, наш блестящий, полный порыва удар поневоле замер. Видя, что у Царского Села мы больше уже не можем продвинуться вперед, штаб корпуса перешел в этом направлении к обороне и главное свое внимание сосредоточил на левом фланге. Было предположено перейти в наступление для очищения Петергофа и Ораниенбаума, но операцию эту не удалось выполнить, так как красные предупредили нас и заняли деревню Капорскую, захватив в ней два орудия и сильно потрепав 1-й Ливенский полк, причем был убит ружейной пулей командир полка. Образовался прорыв нашего фронта, и части Ливенской и 2-й дивизий заняли фронт перед Гатчиной, а 3-я уперлась правым своим флангом в станцию Владимирская. Таким образом, мы заняли фронт: станция Владимирская, Вярля, Новый Бугор, Верево, Пегелево, Малкино.

Желая поправить положение, Главнокомандующий приказал перебросить в Гатчину Конный полк Булак-Балаховича и два полка 4-й дивизии. Прибыл в Гатчину генерал князь Долгорукий и предлагал, сосредоточив свою дивизию, взять Тосно; но этот сам по себе совершенно правильный план являлся уже запоздавшим и по общему состоянию армии невозможным.

Для ликвидации грозившего катастрофой прорыва на левом фланге были сняты с фронта 2-й дивизии Талабский и Семеновский полки, замененные прибывшими полками 4-й дивизии, и отправлены под общей командой генерала Пермикина на левый фланг.

Таким образом, сняв с Лужского направления 1-ю дивизию и большую часть 4-й, главнокомандование наше само открыло большевикам полную возможность для нанесения удара по нашему правому флангу: в распоряжении генерала Арсеньева оставалась одна бригада генерала Ижевского, а у Луги оперировали всего два полка 4-й дивизии под командой полковника Григорьева177. Конечно, такие силы на таком большом фронте могли вести только наблюдение и никакому нажиму противника противостоять не могли.

Между тем большевики после упорного боя заняли с севера Ропшу и Кипень и угрожали перерезать железную дорогу Гатчина – Ямбург. Генерал Юденич находился в Нарве, связь со штабом корпуса была у него очень слабая и постоянно прерывавшаяся, а между тем в 1-м корпусе сосредоточилась почти вся Северо-Западная армия. В планы свои генерал Юденич меня по-прежнему не находил нужным посвящать, да я думаю, что в штабе Главнокомандующего и не было никаких планов, так как он слишком слабо ориентировался в том, что делалось на фронте. Я советовал графу Палену не удерживать Гатчины, а, не теряя времени, отойти и тем спасти армию и дать возможность выделить ударные группы для обороны. Оборона Гатчины связывала армию и не давала ей возможности свободно маневрировать, а я уже говорил, что в гражданской войне залог успеха в искусных, быстрых и решительных маневрах.

За весь этот период деятельность моя сводилась главным образом к тому, что я, по долгу своей совести, всячески пытался поддерживать настроение в войсках. Эта задача более или менее мне удавалась, так как войска знали меня хорошо и привыкли видеть всегда на передовой линии. Но одного хорошего настроения недостаточно, и в воздухе начинало определенно пахнуть катастрофой.

Одновременно с приездом генерала Юденича приехал в Гатчину и генерал-губернатор генерал Глазенап со штабом, в котором было более шестидесяти офицеров. Колоссальный штаб этот никакой пользы общему делу не принес, а существование его под таким громким и несвоевременным названием («Штаб генерала-губернатора и командующего войсками на театре военных действий») было только смешно, тем более что было совершенно неясно, какими именно войсками должен был командовать генерал Глазенап, так как все войска были подчинены командирам корпусов, а командиры корпусов – ранее мне, а после назначения меня помощником Главнокомандующего – непосредственно Главнокомандующему. Я полагаю, что пресловутый штаб этот принес бы гораздо больше пользы, если бы чины его были направлены на пополнение полков, где нужда в офицерах была острая. Как пример того, насколько штаб Главнокомандующего не был осведомлен о положении на фронте, могу привести следующий факт: через несколько дней после взятия Гатчины, когда уже было видно, что противник успел подвести большие резервы, инициатива стала постоянно переходить в его руки, была получена от Главнокомандующего телеграмма с приказанием: «Генералу Родзянко с 3-й дивизией взять Петроград». При всем желании точно исполнять приказания высшего начальства, мы с графом Паленом, прочитав эту телеграмму, только посмеялись.

Между тем положение в Гатчине становилось серьезным. По данным разведки и по сведениям от местных жителей, большевики, заняв Кипень, начали распространяться по Ямбургскому шоссе. Для ликвидации этого отхода был послан Конно-Егерский полк. Забрав с собою мою личную сотню, которая была сильно потрепана в последних боях, выбрав на станции Кикерино всех лучших людей из запасных полков, взяв воздухоплавательный отряд и вызвав, с разрешения Главнокомандующего, из Ямбурга танковый ударный батальон, я двинулся во главе этого сборного отряда со станции Кикерино на Кемполово и Кипень, направив колонну на Переярово. Прибыв в Витино, я застал там части Конно-Егерского полка и узнал от них, что Дятлицы заняты эстонцами. Кипень была уже занята генералом Пермикиным. Соединившись с ним, я на следующий день перешел в наступление и после упорного боя занял Ропшу, причем танковым батальоном был захвачен бронированный автомобиль с пушкой. Далее благодаря исключительно удачным действиям генерала Пермикина нами было занято Высоцкое, и обход нашего левого фланга был совершенно ликвидирован. Должен отметить, что в ликвидации этого отхода значительную роль сыграла 1-я Эстонская дивизия, ударившая во фланг красным и помешавшая их движению на Волосово.

Передав составленный мною отряд генералу Пермикину, я поехал в Гатчину, где узнал, что большевики значительными силами наступают на Лугу. Наши силы в Луге были весьма незначительны, и положение становилось критическим. Между тем никаких указаний от высшего командования не поступало, и я, переговорив с графом Паленом, поехал к генералу Юденичу объяснить, что такое положение является недопустимым.

В Ямбурге я нашел