племянник, он нам это говорил, но мы готовы были поспорить, что это его сын. Их сходство бросалось в глаза еще и потому, что Мадаг был уже стар. Ему было семьдесят лет, и его морщинистое лицо удивительно напоминало лицо Кумаха в последние годы жизни. Они различались только ростом. Мадаг был гораздо выше своего дяди. Он поздоровался с нами и присоединился к нашей молитве у могилы. Потом он сказал, что ему нужно поговорить с нами, объяснить, кто он такой. Но Куре, старшая из нас по возрасту и старшая жена Кумаха, сказала: «Все уже поняли, кто ты. Кумах – да приблизит его к себе Роог – рассказал нам о тебе до своего ухода. Ты – Мадаг».

Когда Кумах был на пороге смерти, он собрал нас и рассказал о том, что связывало его с Мосаной. Я была младшей из трех его жен. Я еще ребенком слышала эту историю, случившуюся во времена, когда меня не было на свете. Историю любви, ярости, безумия и ревности, участниками которой были Кумах, его пропавший без вести брат-близнец и Мосана, безумная женщина, жившая под манговым деревом возле кладбища. Все свое детство я слушала эту историю. Ее рассказывали старики в нашей деревне. Но она существовала в разных версиях, иногда противоречащих одна другой. По некоторым из них, Мосана вышла замуж за Кумаха, но изменила ему с его братом-близнецом. Кумах убил брата, и Мосана из-за этого сошла с ума. Согласно другим версиям, Мосана сама убила брата Кумаха, чтобы он не рассказал мужу о ее измене. Еще говорили, будто Асан Кумах, брат-близнец нашего Кумаха, ушел на войну и не вернулся: это довело до безумия Мосану, которая была влюблена в него, а не в его брата. Но у всех этих версий был один общий момент: всюду упоминалось о рождении ребенка. Ребенка, который не выжил: вот якобы настоящая причина безумия Мосаны и раздора между этими тремя. Кто-то утверждал, что отцом был Усейну Кумах, а кто-то – что отцом был его брат. Такие рассказы я слышала в детстве.

Кумах попросил моей руки в 1957 году. Мне был двадцать один год, ему исполнилось шестьдесят девять. Это был человек, которого уважали и боялись. Мудрец, к которому приходили советоваться обо всем. Стать его супругой было большой честью. Я стала третьей женой Кумаха. Куре, старшей жене, было тридцать лет. Нгоне, второй жене, – двадцать четыре года. Через два года, в 1959-м, он взял в жены еще Тенинг. Но Тенинг умерла в 1960-м, когда рожала Марем Сигу. Я рассказываю тебе все это, чтобы ты усвоил: все жены Кумаха вошли в его жизнь, когда он уже преодолел половину своего земного срока. До нас он прожил еще одну жизнь, и в той жизни у него была жена – Мосана. Мы не знали, что на самом деле произошло между ними. Даже Куре была слишком молода, когда случилась эта история с Кумахом, его братом и Мосаной. Она знала об этом не больше нашего. Мы довольствовались слухами – до той ночи, когда Кумах рассказал нам, как все было на самом деле. Он не раскрыл нам подробности своих отношений с Мосаной. Но сказал, что любил ее, а она предпочла ему его брата. И забеременела от его брата, перед тем как тот отправился на войну в Европу. Наверное, он там погиб, потому что домой так и не вернулся. Ребенок родился. Это был Мадаг. Элиман Мадаг Диуф. Кумах воспитал его как собственного сына, вместе с Мосаной. В 1935 году, еще до моего рождения, Мадаг тоже отправился во Францию – учиться. Но очень скоро он перестал писать, как будто не хотел больше иметь ничего общего со своей семьей. Или как если бы он умер. Его молчание привело к тому, что его мать потеряла рассудок. Она несколько лет прожила под манговым деревом, а потом исчезла. Просто однажды ее не оказалось под манговым деревом, и ее поиски ничего не дали. Кумах остался один. С этого момента началась его вторая жизнь. Вот что он поведал нам на смертном одре в первой половине своего рассказа.

Мам Диб умолкла. Я не сказал, что уже знаю все это от Сиги Д. и что подробности этой истории, быть может, известны мне гораздо лучше, чем ей. Я не хотел ее прерывать. Хотел, чтобы она рассказала об этих событиях в своем ритме, на свой манер. После короткой паузы она продолжала:

– Затем Кумах сказал нам, что прошлой ночью у него было видение. Ему открылось, что Мадаг вернется. «Он вернется через несколько лет после моей смерти, – сказал Кумах. – Прошу вас, примите его и позвольте ему руководить вами. Он будет старше любой из вас. Даже старше тебя, Куре. Внимайте ему, повинуйтесь ему, ибо я думаю, что он будет мудрее меня. А я, когда окажусь в другом мире, буду беседовать с ним при помощи своих средств. Но, главное, не спрашивайте его, чем он занимался, где был, почему так долго не возвращался. Не спрашивайте, пока он сам не пожелает вам все рассказать». Вот что поведал нам Кумах о Мадаге. А ночью он ушел в другой мир.

После его смерти Сига тоже уехала и не вернулась. Иногда до нас доходили вести о ее жизни в Дакаре. Ужасные, позорные вести. Мы хотели поехать за ней. Но Кумах в своих последних распоряжениях запретил нам уговаривать ее вернуться. Она должна вернуться сама, если захочет. Не знаю, провидел ли он будущее Сиги. Но его слова и суждения о ней всегда были жесткими. Сига не вернулась. А мы здесь, в деревне, так и жили, ожидая возвращения Мадага, которое предрек нам Кумах.

После его смерти прошло шесть лет. И в тот день, когда мы были на кладбище, Мадаг вернулся, одетый просто, как одеваются наши старики. С собой у него не было ничего, кроме кожаной сумки через плечо. Куре сказала ему, что мы знаем, кто он, что мы его ждали. Мы не задавали ему никаких вопросов. Он поблагодарил нас, добавив, что встретится с нами в доме (он не забыл дорогу к дому, в котором вырос). Мы вернулись сюда. Пока мы шли, никто из нас не проронил ни слова. Но все гадали, что произойдет дальше, как поведет себя Мадаг, чего он потребует от нас, что расскажет нам.

Мадаг пришел два или три часа спустя. Спросил, сохранилась ли комната его дяди в том же виде, какой была при нем. Да, ответили мы ему, это было одно из последних распоряжений нашего мужа: ничего не трогать в его комнате, только заходить туда время от времени