к двойной трансценденции по отношению к лингвистическому миру: «Трансцендентность объективного мира – чтобы обосновать суждение о контакте с реальностью; и трансцендентность нормативного мира – чтобы обосновать идеализацию подхода к миру»[852]. Именно эта двойная трансцендентность позволяет ему определить логос человеческого языка. «Принцип релевантности соответствует отношению к чему-либо; принцип признания – обращению к кому-либо; принцип ответственности – обращению к самому себе»[853]. В этом можно узнать идею Булгакова, что язык заставляет ипостась являться первичной по отношению к субстанции.

Подобно тому как Булгаков продвигал идею триипостасной природы языка, Ферри, в свою очередь, рассуждает о тройственной природе человеческой речи. Помимо несимволической грамматики, которая бывает ассоциативной и прескриптивной (импутативной), Ферри выделяет то, что он называет пропозициональной грамматикой, которая символически систематизирует стремление к тройственному типу коммуникации. Иными словами, это сообщение чего-то кому-то о чем-то. Вот почему наши взаимоотношения с миром подчиняются системе трех местоименных субъектов (я, ты, он/она/оно), употребляющихся с тремя главными грамматическими временами (настоящим, прошедшим, будущим), которые, в свою очередь, связаны с тремя наклонениями. (Изъявительное наклонение – то, что есть, сослагательное – то, что возможно, повелительное – то, что должно быть).

Утверждение двойной трансцендентности позволяет Ферри обнаружить одну из глубочайших интуиций Булгакова, касающихся сотворения мира Богом. Ферри считает, что в момент творения уже был хаос, или «tohu wa bohu». Из этого он заключает, что «Бог, как Дух, сотворил не материю, а мир, каким мы его видим. Словом Он повелел существовать реальности бытия, так что позднее ее смог признать человек, от которого Он принимает почести, Свое “право на величие”, как говорил Гегель. Если Бог – творец, то это значит, что скорее он – первый создатель реальности, который открывает бытие, нежели тот, кто дает ему рождение. Его высшая власть является всего лишь грамматической, как на своем уровне и власть человека, чья творческая фантазия не знала, если можно так сказать, шести дней логического творения, предназначенных для эволюции грамматики, которые привели к седьмому дню, к открытию такой перспективы, которую дискурсивный разум мог признать и актуализировать в пережитом им времени исследования»[854].

Булгаков в «Философии имени» этого не отрицает: «Все создано не из небытия, но уже в архее, вызвано к мэональности из тьмы не-сущего, но еще не возведено к раздельному бытию, к свету его, но пребывает в хаотической безгранности – apeiron. Это потенциальное бытие было названо, отмечено мыслью-словом. Эта же мысль содержится и в повествовании Бытия…»[855]

Православие и софийная грамматика

Давайте теперь обратимся к связи радикальной ортодоксии и традиции восточного Православия. Мне бы хотелось рассмотреть указанную работу Жан-Марка Ферри в свете философии Имени, изложенной отцом Сергием Булгаковым. Таким образом я надеюсь показать, что новое определение Православия (сформулированное Булгаковым в 1932 году) как «жизнь во Христе Духом Святым», получившее впоследствии поддержку ряда православных мыслителей, таких как Павел Евдокимов, Христос Яннарас и Оливье Клеман, является абсолютно радикальной идеей. Оно радикально с точки зрения современности в том смысле, что современное представление о свободе сводится лишь к какому-либо независимому выбору, в то время как «жизнь во Христе Духом Святым» подразумевает личную любовь и взаимосвязь. Но в то же время такое определение Православия радикально и для самого восточного Православия, которое исторически относит поклонение Богу не к чему иному, как к верности традициям без всякого объяснения. Это обзор лишь некоторых заключений радикальной ортодоксии, важных как для современной лингвистики, так и для восточного Православия.

Жан-Марк Ферри заканчивает свою книгу тем, что во главе всякого человеческого мышления ставит критическое мышление, способное определить истину при помощи развития дискурсивного обоснования, проверки. В то время как животные не способны реагировать на информацию, люди могут исследовать ее согласно логике истинности и ложности. Это источник человеческой силы, это то, что Ферри называет отсылающим к себе же советом. В этой грамматике человек, когда отвечает, становится ответственным за то, что говорит. Вот почему дискурсивная грамматика основывается на порядках истинности (точность изложений, правильность рекомендаций, искренность заявлений и истинность утверждений)[856]. Согласно Ферри, реконструированный дискурс представляет собой то, что может помешать общественному мнению уступить тем амальгамам, которые характеризуют современную массовую коммуникацию.

Здесь нужно сделать различие между Ферри и Булгаковым. Разделяя блестящий анализ проблем современного общества у Чарльза Тейлора, Ферри смешивает самореференцию поведения, оправдывающего свою аутентичность, с самореференцией материального, противопоставляющего страсти человеческого субъекта тому, что стоит выше. Однако Тейлор писал, что «подлинную самореализацию мы обретаем только по отношению к высшей реальности, сохраняя независимость от наших страстей и нас самих»[857].

В отличие от него Булгаков отталкивается от той мысли, что начало человеческого логоса находится не в коммуникативном порядке, а в Божественном Логосе, Который последовательно открывает Себя как Путь, Истину и Жизнь. Булгаков различал две мысли о Логосе в прологе Евангелия от Иоанна: «о Логосе в себе как Божественной Ипостаси, как Боге, и о логосе, действующем в мире, хотя и обращенном к Богу, энергию Логоса в мире, Софию»[858]. Софийная и тем самым Троичная энергия Логоса[859] нашла свое исполнение в реализации Христом Троичности Божественного Имени. «Прежде, нежели был Авраам, Я есмь» сказал Христос евреям, неспособным услышать слово Его (Ин. 8: 39–51). Мари-Жозеф ле Гийю, один из католических наследников мысли Булгакова, пишет: «Открываемое Имя Божие в Троичном свидетельстве Агнца есть именно то, что дает метафизическое обоснование миру. А открывается оно в самом сердце тайны самоумаления, тайны Отца и Сына, которое побуждает святого апостола Иоанна говорить, что “Бог есть любовь” (1 Ин. 4:16). Дозволяя ввести себя в “обитель Сыновней любви” духом преемственности, человек постигнет суть Сущего самого по себе, и его отправной точкой его истолкования станет Имя Отца»[860].

Жан-Марк Ферри, напротив, основывает человеческий логос на категории истины, которая сохранена в законе, установленном на «правилах истинности». И если для Ферри истинное вероучение является результатом установления различий в общепринятом мнении («доксе») между экзистенциальным констативным порядком и порядком нравственным, регулятивным, то для Булгакова ортодоксия – это жизнь во Христе Духом Святым. Согласно духовной традиции Добротолюбия, непрерывно славящей Имя Иисусово, возможность объяснять сказанное и сделанное является единственным источником соединения разума и духа. А это означает, что к констативному, регулятивному и экспрессивному порядкам следует равным образом добавить порядки веры, надежды и любви.

И условная, и синтаксическая пропозициональные грамматики, ставя вопрос, «способна ли программа заменить судьбу», дают возможность освободиться от иллюзий, являют в ассоциативной грамматике то, что механическая связь соединяет, к примеру, литеру «А» и черный