Шквал снарядов, бомб и пуль в конечном итоге заставил подразделения ВНА прекратить бой и отступить. Уже на следующий день они утверждали, что сражение с американской пехотой не таило в себе никаких особых ужасов, но, по словам полковника Ана, «это вовсе не означало, что воевать с американцами было легко, как говорили некоторые из наших людей. Их огневая мощь была сокрушительной — у них было невероятное количество самолетов, бомб, артиллерии. К тому же они быстро учились на своем опыте и меняли правила игры… Они были умными, практичными, находчивыми и иногда могли полностью переломить неблагоприятную тактическую ситуацию в свою пользу»[522].

После битвы в долине Йа-Дранг, которая фактически закончилась 26 ноября, обе стороны заявили о своей победе: по оценкам кавалеристов, в расчете на каждого своего погибшего они убили больше десяти вьетконговцев. Представители американского командования утверждали, что враг не сможет долго выдерживать потери такого масштаба. Уэстморленд был воодушевлен тем вкладом, который, как показала операция в Йа-Дранг, артиллерия и авиация могут внести в реализацию стратегии «искать и уничтожать». КОВПВ оценило потери врага в 3561 убитыми. С американской стороны 2-й батальон 7-го кавалерийского полка потерял 151 человека убитыми, вся дивизия — 305 убитыми и примерно столько же ранеными. На самом деле американцы не только значительно завысили потери ВНА, но и не учли той граничившей с равнодушием терпимости к человеческим жертвам, которая была присуща северовьетнамским командирам. После битвы при Йа-Дранг те устроили триумфальное совещание в штаб-квартире 3-го фронта под председательством его командующего, бригадного генерала Тю Хюи Мана. Полковник Ан писал: «Мне редко доводилось присутствовать на такой радостной и оживленной встрече. Все, знакомые и незнакомые, жали друг другу руки и поздравляли с победой». Как и американцы, коммунисты раздули свою победу, утверждая, что «истребили» — их любимое слово — несколько американских батальонов.

О ежегодных Рождественских шоу Боба Хоупа во Вьетнаме и визитах других голливудских звезд в зону военных действий можно услышать немало циничных слов, но для находившихся там американцев это были по-настоящему знаменательные события. Советники в дельте Меконга были до глубины души взволнованы визитами Джеймса Гарнера, Роберта Митчема и Генри Фонда. Энн-Маргрет любезно не стала поднимать скандал, когда обнаружила под своей деревянной хижиной двух хихикающих сержантов, которые подсматривали за ней сквозь щели в половицах[523]. Полковник Сид Берри и его команда советников в Митхо устроили рождественскую вечеринку для 300 членов семей вьетнамских штабных офицеров. По словам полковника, во дворе старого здания семинарии, где располагался их штаб, собрались «одни из самых милых и чудесных детей, которых я когда-либо видел. Мы, гигантские иностранцы, ходили среди этой оживленной детской толпы, впитывая любовь, счастье, нежность, радость и сострадание»[524]. Детей угостили мороженым и пирожными, подарили каждому по подарку, после чего на большом киноэкране показали мультфильмы. С безграничной американской изобретательностью советники «организовали зиму»: над головами собравшихся пролетел самолет передового авиационного наведения и сбросил целое облако белых бумажных снежинок с надписью «Снег. Предоставлено ВВС США и Секцией G-3».

7 января 1966 г. в передаче «Час музыки кантри» на Радиостанции армии США выступили такие звезды, как Роджер Миллер с песней «Ай да умница, девочка, ты смогла заставить меня плакать», Эдди Арнольд, Карл Смит, Теннесси Эрни Форд и другие. Сиду Берри особенно понравились песни «Я влюблен в девушку на билборде у обочины шоссе, которая одета только в улыбку» и «Когда я уходил, занавески на окнах помахали мне: „Прощай“»[525].

На тот момент во Вьетнаме уже находилось четыре дивизии и в общей сложности почти 200 000 американских военнослужащих, но Роберт Макнамара убеждал президента, что этого недостаточно. Он настаивал на необходимости в 1966 г. удвоить численность армии Уэстморленда и, если это не остановит Ханой, довести ее до 600 000 в 1967 г. «Потери с американской стороны следует ожидать на уровне 1000 погибших в месяц», — заметил одержимый статистикой министр обороны[526].

Парадоксально, но примерно в это же время главный исполнительный полководец Америки скатился к еще более удручающей непоследовательности, чем типичная южновьетнамка Зыонг Ван Май: в частном порядке он выражал опасения по поводу возможного вмешательства китайцев и высказывал мнение, что лучший вариант, на который могут надеяться США, — «уйти с честью»[527]. 21 января 1966 г. Макнамара признался группе ведущих политиков, включая Артура Шлезингера и Дж. К. Гэлбрейта, что «не считает возможным военное решение [вьетнамской проблемы] … Кажется, он глубоко обеспокоен и даже подавлен перспективой бесконечной эскалации»[528]. После этого разговора Шлезингер написал: «Военные закусили удила и намерены во что бы то ни стало „выиграть“ войну». Горькая ирония, отмечали осведомленные либералы, заключалась в том, что, тогда как Макнамара потерял веру в возможность победы, — вот уж удивительный поворот событий! — Дин Раск ее обрел: госсекретарь перехватил факел из рук министра обороны и нес его высоко поднятым до 1968 г. Приближенные к Макнамаре впоследствии говорили, что за два года до своей отставки, наблюдая за затянувшейся войной и бесконечным потоком трупов, министр обороны был охвачен неуверенностью и даже пессимизмом. Остается только гадать, что заставило этого человека оставаться на своем посту так долго, несмотря на самые дурные предчувствия?

На передовой сержант Джимми Спенсер уныло констатировал: «Это оказалось марафоном, а не спринтом»[529]. Сид Берри писал домой: «Это то место, где я должен находиться… Я убежден в правильности и важности нашего пребывания здесь. Я проникся большим уважением и теплыми чувствами к вьетнамцам. Им приходится жить в условиях гораздо более тяжелых, чем наш американский народ может вообразить. Но впереди долгий путь. Я надеюсь, что нашей стране и нашим соотечественникам хватит мудрости, терпения, стойкости, мужества и веры, чтобы оставаться здесь и сражаться до тех пор, пока это необходимо»[530]. «Эскалационная лестница» уходила в бесконечность — и в поле зрения не было видно ни одной двери с табличкой «Выход».