После многолетних тщетных попыток убедить монархов и пап, герцогов и императоров, кипрский король Петр единолично завершил приготовления к крестовому походу. Впрочем, общеизвестно, что госпитальеры с Родоса не собирались участвовать в этой кампании до прибытия кардинала Мартина и его спутников. Весть о том, что папа Урбан V умер, а над его останками надругались еретики, вызвала среди рыцарей-монахов такое возмущение, какое не выразить простыми словами. Сходство этого чудовищного кощунства с тем, что когда-то испытал Формоз, тоже не укрылось от их внимания.

Поэтому ничего удивительного в том, что кардинал Мартин был немного не в своей тарелке, а его излишнее пристрастие к пиву отнесли на счет отсутствия иного питья на их судне. Десять самых ревностных братьев, происходивших из Империи, получили разрешение служить охраной для кардинала Мартина, несмотря на сопротивление великого бейлифа[39]. Истовые рыцари убедили великого магистра, что, поскольку кардинал принадлежал к незначительному числу прелатов с их родины, на их плечи ложится обязанность защищать его – не менее святая, чем долг защищать Родос. И все сошлись на том, что отдых и вода позволят кардиналу вернуться к более сдержанному поведению.

А вот смена цели похода – не Палестина, но Александрия – произошла под влиянием Гроссбартов. Среди всех планов, которые предлагались на Родосе, внезапная и неожиданная высадка в Египте прежде казалась Петру самой идиотской, несмотря на экономические преимущества, которые принесло бы уничтожение главного конкурента Кипра в Средиземноморье. Однако, услышав от кардинала Мартина о чуть ли не святости братьев и их невероятной близости к Пресвятой Деве, смущенный наследник иерусалимского престола отправился к постелям Гроссбартов. Великий маршал госпитальеров тоже не говорил по-немецки, но, поскольку представлял военную силу ордена, решил сопровождать Петра в надежде, что государь Кипра опомнится и поймет, что нужно прямо атаковать свое законное королевство.

Попросив своего спутника подождать у сводчатой двери, король Петр вошел в отдельный покой, предназначенный для содержания в карантине заболевших чумой. Увидев бородатых пилигримов, которые метались в лихорадке, но продолжали хрипло призывать Ее Имя, гордый монарх был потрясен. Стыд опалил королевские щеки, страдания этих двух людей странным образом тронули его. Даже когда демоны восстали, чтобы сбить их с пути, они не сдались, а ценою столь ревностного служения стала слабость плоти. Опустившись на колени между кроватями братьев, Его Величество закрыл глаза и погрузился в молитву.

– О, если бы ты дал мне знак, столь же верный, сколь тот, что привел ко мне сих германцев, – прошептал Петр.

– Гипет! – прохрипел сребробородый пилигрим.

– Гипет! – вторил ему меднобородый странник.

Вскочив на ноги, король Петр всмотрелся в их лица, ибо распознал это слово, несмотря на незнание языка. Позднее, когда монарх узнал, что эти паломники владеют только немецким, он окончательно уверовал, что высшие силы даровали ему верный ответ. Если Венеция и другие силы Папской области опомнятся и тоже пошлют войска, как утверждал кардинал Мартин, силы родосцев могли бы захватить и удержать портовый город на берегу Нила, чтобы обеспечить безопасную высадку для остальных, прежде чем двигаться дальше, в глубь страны. Убийство папы, вероятно, указывало на вмешательство арабов – более тонкое, чем интриги турков. Значит, в Палестине их могла ждать в засаде готовая к бою армия. Редко когда человеку, даже королю, столь быстро и явно дается ответ на молитву. Значит, в Александрию.

– И ты уговорил его плыть в нужную сторону? – спросил у кардинала Гегель.

– Мы прибыли ровно в тот день, когда они должны были выйти из гавани, но выступление отложили, чтобы услышать мой совет и внять ему, – улыбнулся Мартин и потянулся за своим бокалом.

– Наш совет, высказанный твоими устами, – поправил Манфрид. – Восславляя нас, восславишь себя.

– Да, – кивнул Мартин. – Язык мой запутала гордыня.

– А что арабская свинья? – спросил Гегель.

– Наверняка сладко спит в своей пустыне, – самодовольно ухмыльнулся Мартин. – Султан и не ведает, что дни его идолопоклонничества сочтены.

– Да нет, дурак, тот араб, что был с нами на корабле. Хилый драный пиздюк с усами! – разъяснил Гегель.

– С конями, – ответил Мартин и топнул ногой по палубе. – Внизу, где ему и место.

– Да, так беды не будет, – кивнул Манфрид. – А капитан?

– Кто? – Мартин моргнул. – Барусс?

– А кто еще? – буркнул Гегель, откупоривая следующую бутылку вина.

– Ну, он, как бы сказать, он мертвый, – ответил Мартин, нервно переводя взгляд с одного Гроссбарта на другого.

– Это мы знаем, – сказал Манфрид. – Что сделали с его телом?

– Похоронили на кладбище рыцарей госпиталя святого Иоанна, – ответил Мартин. – Он обрел последнее отпущение и награду за служение святому делу.

– Рыцарей чего-чего? – встрепенулся Гегель, который не забыл предательство шевалье Жана.

– Госпитальеров, – закатил глаза Мартин. – Тех, что спасли нас и ныне странствуют с нами на своих кораблях.

Манфрид нахмурился, а Гегеля этот ответ удовлетворил.

– Если нас везут в Гипет, думаю, они все же не еретики, братец.

Мартин подавился вторым бокалом вина и поставил его на стол.

– Я бы не стал так говорить об этих воинах, Гроссбарты. Бурную шевелюру юности следует причесать, а вам – научиться сдерживать язык, особенно в обществе кардиналов и рыцарей-монахов, уже не говоря о короле.

Манфрид зацепил стопой ножку стула Мартина и дернул так, что тот повалился на пол.

– Ты бы за своим языком последил, а то раздвоится, как у змея!

– Так-так-так, – склонился над прелатом Гегель. – Говоришь, тут есть король? А как он относится к нашему старине Карлу[40]?

Мартин поднялся на ноги и гневно воззрился на Манфрида:

– Вы спите в каюте, предназначенной ему, а он в милости своей отдал ее для вашего выздоровления. Поскольку оба вы, как видно, поправились, я пошлю за ним, ибо он с нетерпением ждал вашего совета.

– Риго пришли, и того, второго. С ними тоже надо переговорить, – бросил Гегель, усаживаясь поудобнее с бокалом вина в руке.

Родриго пришлось тащить на корабль силой, поскольку юноша требовал, чтобы его возлюбленного капитана не хоронили на кладбище госпитальеров, а взяли тело с собой в поход. Лишь заверения Мартина в том, что молодой итальянец чрезвычайно силен верой, спасли Родриго от петли, когда он кусался и дрался, отказываясь отойти от гниющих останков Барусса.