Позже он продал весь этот скарб и построил за деревней виллу Бюиссоне. То была буржуазная вилла, расположенная у дороги, среди сосен, окруженная ангарами для сельскохозяйственного и бытового инвентаря — обслуживание, демонстрация. Он устанавливал в частных домах водяные насосы, которые постоянно протекали, и он приходил замазывать течь мастикой. Некоторое время после ремонта все работало исправно, потом Мишо снова замазывал течь, и так как у него был непроницаемый взгляд заклинателя болтов и гаек, клиенты смотрели на него как на волшебника.

Ему было лет тридцать, когда его окрутила Морисет, племянница почтальона. Злые языки не преминули посудачить, когда, через шесть месяцев после свадьбы, родился Татав. Потом случилось несчастье. Однажды вечером Мишо с женой под шквальным ветром возвращался с морской прогулки. Морисет, ступив на берег первой, потеряла равновесие, и ее зажало между бортом и причалом. Мишо бросился на помощь, но внезапный резкий порыв ветра прижал судно к причалу. Морисет задавило, а механик лишился двух пальцев.

В округе особенно сожалели об увечье Мишо. обрекавшим фисгармонию на вечное молчание, а мессу — на беспросветную скуку. Но в том, что касалось его ремесла: сменить деталь или что другое, ничего не изменилось — Мишо по–прежнему победоносно возвращал к жизни любой механизм, и позже никто не ощутил разницы, когда он снова сел за фисгармонию. Вот уж, действительно, коли Бог кого одарил, то пара пальцев ничего не значит.

Для присмотра за Татавом ему пришлось нанять прислугу. Лилиан было шестнадцать лет. Это была маленькая толстушка с пышным бюстом, трудившаяся не покладая рук. «Ну, как у нас дела, Лилиан?» Что касается женщин, то когда его обуревало желание, он всегда мог найти их в Бордо.

Потом началась бессонница. Механик лежал и мечтал о женском теле, к которому можно было бы прижаться, причалить, — да! да! — как настоящий корабль, но причал должен был быть мягким и пухленьким, чтобы корабль так и бежал к нему на полных парусах и нежно отдавал швартовые… Морисет была чересчур сухощава, настоящая щепка! Подумать только, она даже не могла кормить Татава, потому что у нее совсем не было грудей. Боже мой, да видано ли такое, чтобы у женщины не было грудей?! И вот, лежа с открытыми глазами и распаленными чувствами, он мысленно устремлялся в сторону Пейлака: как она сложена, эта дочь булочника, дочь этого Рене! Такая же ладная, как солнце над теплыми островами.

И чем больше он размышлял, ворочаясь без сна, тем больше убеждался в том. что сердца людские злобны, черствы, беспощадны и что малышке пришлось несладко, ох, как несладко, да еще и с добавкой. Кокетка! Весь Пейлак упорно это твердит. Ну и пусть, мне плевать, мысленно повторял он. Она мне и такая нравится… И даже изнасилованная, она мне нравится. Я бы с радостью взял эту кокетку и изнасилованную — и вместе с пацаном в придачу. Ох, и подонки те, что ее испортили! В душе Мишо терзали горечь и любовь, он не мог представить в руках насильников этот бутон, который никогда ему не сорвать.

Ее он мог видеть — но только видеть — в воскресенье после обеда, во время игры в шары. В финале булочник из Пейлака и Мишо обычно противостояли друг другу, и Мишо частенько давал своему сопернику выиграть. Николь, стоя под руку с матерью, с непокрытой головой, обычно молчала, а отсутствующий взгляд, казалось, ничего вокруг не замечал. Когда игра заканчивалась, господин Бланшар, не прощаясь, незаметно исчезал вместе со своим семейством.

Между тем, понемногу, на него начинало действовать сдержанно–меланхолическое обаяние механика. Он стал приходить почти каждый вечер играть в шары с Мишо, который уже поджидал его. Однажды, когда дождь лил как из ведра, шары сменил пастис и механик показал господину Бланшару свои владения.

— Я назвал все это Бюиссоне[18]. Из–за кустарника, его тут повсюду пруд пруди. Там, слева, склады. Машины все новехонькие. И только самые последние модели. Я продаю во всей округе, даже в Бордо. А там, в глубине — мастерская.

Они стояли в большом сарае. Дождь колотил по крыше; было так шумно, что они чуть не кричали.

— У меня это вроде твоей пекарни. Вон, видишь? — разбрасыватель удобрений. Это — электродоилка, а там — агрегат, качающий воду под давлением… Так это твоя дочь?

— Что моя дочь? — подозрительно спросил булочник.

— А здесь дробильная машина… Так это твоя дочь приходит по воскресеньям с твоей женой?

— Ну да, моя дочь.

— А почему она всегда молчит?

Булочник в раздумье перебирал рычаги бетономешалки, словно обнаружил в ней что–то странное.

— Откуда мне знать, — проворчал он. — Девка есть девка, кто ее разберет. Ну ладно, пора мне уже собираться.

— А правда, что люди говорят, Рене…

— Печь ждать не будет, мне, правда, надо идти.

Он нахлобучил кепку и пошел к выходу, даже не попрощавшись.

— А правда, что она прячет мальчонку на чердаке?

Господин Бланшар остановился как вкопанный. Мишо подошел к нему и продолжил, наливая стаканчик.

— Выпей–ка со мной, Рене! Это так, для разговора… Значит, выходит, все это правда?

— Ну да, — ответил булочник, — покорно усаживаясь на рулон проволочной садовой ограды и зажав руки между колен.

— И правда, что, как говорят, пацан слегка того?

— Похоже, что правда.

— Я вот что тебе скажу, Рене… Николь, ведь ее, кажись, так зовут? Я б, пожалуй, ее взял, да и вместе с парнишкой, ничего, что он немного того.

Дождь продолжал барабанить. По розовому лбу булочника пробежала, мгновенно исчезнув, волна морщин. Затем, глубоко вздохнув, господин Бланшар повернулся к Мишо и, встретив умоляющий взгляд механика, понял, что не ослышался.

— Тут надо посмотреть да покумекать, Мишо. — ответил он, широко улыбаясь. — И вправду надо покумекать.

* * *

Свадьбу сыграли в середине ноября, когда выпал, сразу же превратившись в вязкую кашицу, мокрый снег. Николь надела свадебное платье госпожи Бланшар, которое ушили до ее размера. Невеста категорически настояла на том, чтобы единственной приглашенной была Нанетт. Людо видел только приготовления, слышал, как хлопают двери, раздаются шаги, крики, а потом дом опустел и он остался один.

Наутро Мишо отвез его в Бюиссоне на машине. Маленький грузовичок ехал по песчаной дороге среди леса. Меж стволов розоватым серебром поблескивало море. Развеселый игрушечный зайчик раскачивался у зеркала заднего вида. «Тебе что, малыш, нехорошо?» — с удивлением спрашивал Мишо, видя, как Людо дрожит и подскакивает всякий раз, когда механик переключает скорость. По приезде их никто не встретил. Людо увидел в доме следы праздника: длинный стол, покрытый белой скатертью, смятые салфетки, хрустальную розетку с растаявшим и расплывшимся сиреневым болотцем мороженым, пустые бутылки, опутанные серпантином.