то и сыну на месте не сидится). Но вот однажды поутру пройдя много дней через пески, увидел Форвис город. Каменные башни высоко в небо тянулись, золоченые колпачки на верхушках колонн солнечные лучи ловили. Люди одевались смешно — будто в простыни кутались с головы до ног. Мужчины бороды носили длинные, ступали неспешно, за веревки вели горбатых лошадей с плоскими мордами. Самым оживленным местом в городе был базар — «Вот как у нас тут», пояснял Форвис, «ярмарка, только будто сразу сотня таких». И чего там только не было! Мешки разноцветных порошков, да каждый со своим запахом, травы, еда — не подходи, какая острая! Тут же торговали тканями — и сам видел, как для одного человека покупали столько, что все артиланское поселение обернуть можно, а он все на себя. И коней горбатых сторговывали, и блестящие камушки на солнце рассматривали, на огромные кучи монет меняли. Чужака обходили, но посматривали с интересом. А потом запел-закричал человек на самой высокой башне, и все люди упали на колени, лицами в землю уткнулись. Один Форвис и остался столбом стоять. А затем, слова какие-то произнеся, да много раз поклонившись, опять, как ни в чем не бывало, продолжили странные жители свои дела.

Чуть погодя попал Форвис во дворец правителя. Не сам явился, не приглашен был. Просто попытался, хоть жестами, поговорить с какой-то женщиной, с ног до головы замотанной в черное, а его схватили и потащили в большой дворец. Молодой правитель, также завернутый в простыни, только богато расшитые и сверкающие, долго смотрел на пришельца, а затем позвал слугу, который, хоть и плохо, но говорил на артиланском наречии. И от того узнал Форвис, что заговаривать с женщинами на улицах не разрешается, переступать через молящихся тоже не смей. Сурово глядел на гостя правитель, даже в темницу бросить хотел поначалу. Так и сказал — «Бросьте его в подвалы каменные, а не хотите, так в пески бескрайние прогоните, сам умрет». Тут-то и рассказал ему Форвис, что есть край у пустыни, а еще деревья зеленые до неба и вода большая — за жизнь не переплыть, горы из камня твердого, почти черного. Смилостивился правитель. Оставил при себе, но взял слово — ежедневно рассказывать обо всем, что вне города их на земле творится. Откуда, как на родине люди живут, что видал, пока шел до его земель. Так и остался Форвис в замке. Все рассказал, что знал, язык странный выучил, к пище острой привык, на горбатом коне научился мчать по пескам. Другом стал правителю. А потом случилась беда. Из большой пустыни пришли люди-тени, ударили по стенам — разлетелись камни в пыль, проскакали по городу — и кровью улицы умылись. Форвис с правителем спрятались в тайных подвалах, убежали от силы черной по секретным переходам. И потянулись долгие часы ожидания. Обо всем переговорили они, запивая страх и печаль добрым вином, которое среди несчитанных запасов хранилось тут же.

И на исходе шестого дня показал ему правитель дивную штуку — круглый серый камень в блестящей оправе, на серебряной цепочке. Оберег, доставшийся ему от предков, и много поколений хранящийся в их семье. Сультанский талисман — так назвал его правитель. Форвис взвесил на ладони реликвию, посмотрел сквозь факельный огонь. «Не простой это камень, чужеземец, сила в нем волшебная. Тот, у кого сультанский талисман в руке, волен из мира мертвых куда хочешь прийти. Хоть за сто песков, хоть за ту воду большую, о которой ты мне говорил. Придет — и как живой там будет, до полной луны на небе. Дед мой, когда погиб в пустыне, не сумев выйти к городу, так к отцу явился, и рассказал обо всем. Снарядил отец воинов, нашли старого правителя, и похоронили, как полагается. А без его помощи — никогда бы и не нашли они место гибели».

Все это рассказывал молодой правитель, рассказывал, а Форвис, знай, все глядел на факельный огонь сквозь камень. И тут — распахнулась дверь! Вломились люди-тени, на копья подняли правителя. А его, Форвиса, отчего-то не тронули. Выбрался он из подземелья, увидел выжженный дотла, залитый кровью город. Захватчики песни пели, победу праздновали, сокровища перебирали. И никакого внимания не обращали на чужестранца, будто и дела им до него не было. Так никем и не остановленный, ушел Форвис из города. Обратно за большие пески, через дремучие леса, вдоль большой воды, домой. И вот, наконец, пришел.

«А талисман где же?» — спросила завороженно слушавшая девчушка у костра.

«А вот он» — ответил Форвис, и достал чудной камень из-за пазухи, поймал гранями огненные искры.

«А давно ли дело было? Давно ли напали на город? А то ведь, поди, уже больше года правят захватчики!» — сказал кто-то из артиланов.

«Вчера и было дело» — отвечал Форвис.

Тут как-то вдруг подул ветер, прогнал плотные тучи, и из-за них выглянула полная луна. Сверкнул сультанский талисман на ладони Форвиса, и исчезли они — и путник, и камень. Как и не бывало. Вскочили артиланы, факелов больше засветили, так, что ни угла темного не осталось. Нигде не было ушедшего два года назад в большую дорогу Форвиса. Будто и не он сидел и говорил только что с ними. Так и не вернулся больше.

ОЛЛО ЛОЛЛО

Сколько букв в имени твоём?

Зашифрована ли в нем долгая дорога? Или тот самый знак, по которому, как по звёздам, идти, не сбиться? Один из первых подарков каждому в жизни — имя.

Невелик был, выходит, дар для человека по имени Олло. А и то весело — две только буквы запиши, к зеркалу поднеси — оно и допишет отражением. В зеркальных именах особая магия, говорили ему мудрецы. Утешить хотят — понимал всякий, кроме Олло. Две всего буквы. Бабка ещё жива была, вздыхала, мол, сам непутевый, и имя такое же. На языке артиланов оно было созвучно слову «лолло» — бестолочь. А то, что букв всего две — совсем никудышным было знаком.

Да оно и верно. За целых семнадцать зим не сподобился Олло ни на подвиг, ни на пользу. На охоте и зайца мог испугаться, от воды шарахался, стрелять метко не выучился. Похлебку, и ту, что ни обед, расплескать умудрялся на полстола. Непутевый, Олло-лолло — он и есть! Невесть почему так назвали сына родители. Уже и не спросишь

— рано ушли они за звездный туман. Но имя оставили. Случайно ли, нет ли. А на семнадцатую его осень забрали к себе предки и бабку, единственную, что хоть