Ну что же, день прожит не зря, и дел переделано много, и переживания все пережиты, и очередные тридцать страниц Мориса Дрюона во время пути в больницу и обратно прочитаны. Все же великая вещь городской автобус: он едет, ты читаешь, маршрут преодолевается, время идет, выздоровление приближается.

День сегодня был почти приятный. Света с мужем забрали мои результаты из лаборатории. Я, честно говоря, эти новые результаты гистологии даже ни посмотреть, ни почитать не успела. Только приняла из рук Светы драгоценную бумажку с массой непонятных букв и цифр, а из кабинета уже и доктор вышел. Выхватил у меня искомый документ, взглянул, выдохнул “Ну слава Богу” – и со словами “Сейчас вернусь, все вам объясню, что тут написано” убежал в кабинет главного. Вот тут я и поняла, что день задался. Такого искреннего облегчения на лице своего лечащего я увидеть никак не ожидала. Даже если он потом будет отказываться и говорить, что радовался совсем по иному поводу, я все равно сохраню в памяти эту секунду как приятную. Я для себя твердо решила, что эта радость могла означать лишь одно, что результаты мои не столь печальны. И я буду стоять на этом мнении твердо.

Потом была еще встреча с главным, которому я тоже пробурчала: “Смотрите-ка, и вы мне сегодня ничего плохого не рассказываете”. Потом они оба, кажется, слегка улыбались. Ну и, знаете, солнце в этот день в окне их кабинета тоже было ясным. А правильное ли я прилагательное применила? Солнце ясным может быть? Сомнительно что-то, но в словари не полезу. Все равно все было неотразимо, пусть это и не вполне стилистически грамотно.

Мне назначают операцию. Боюсь. Впрочем, о том, что я боюсь хирургии и почему, я уже писала. Чем саму себя заново накручивать, лучше буду просто готовиться. Пижамку, например, новую симпатичную для больницы куплю. Или, может, не пижамка мне нужна? В общем, что-нибудь да куплю. Должна же я как-то дополнительно себя еще порадовать!

А после операции все же облучение и “красная” химия. Или, в наиболее благоприятном варианте развития, вместо химии гормональная терапия. Впрочем, остается еще вариант печальный, когда вскроют, увидят не то, что хотелось, и удалят не только опухоль, но и всю мою грудь. “Вскрывают патологоанатомы, не мы”, – встрял в мои рассуждения о том о сем и о жизни доктор, но я на его слова уже даже внимания не обращала. Я тут важные решения принимаю, мне некогда за простейшими дикцией и произношением следить.

Свете сегодня сделали первую “красную” химию. К тем двум препаратам, что нам вливали первые четыре раза, добавили еще один, и теперь Светины вены вбирают в себя жидкости еще больше. Именно новый препарат и дает красный цвет вливаемому раствору, и он же потом придает красный цвет и моче. “Кровяной цвет у мочи?” – спросила я у Светы. “Скорее, морковный, – ответила она, немного подумав. – Но главное, что я тебя предупредила о таком нюансе, чтобы ты не пугалась потом, когда тебе после операции тоже начнут эту дрянь вливать”.

Если честно, то я не очень понимаю, почему более мощную “красную” вливают после курса “желтой”. Значит ли это, что “желтая” не помогла и поэтому необходимо применить препараты посильнее? Мне ведь тоже обещают этот ужас после хирургического вмешательства, и меня этот вопрос волнует и в личном плане. Понимаю, что придется и болеть от нее, и блевать, и около унитаза валяться, но перетерпеть-то это все можно. Главное, хотелось бы, чтобы лечение еще и помогло. Впрочем, вот как наш молодой врач описывает воздействие химии на опухоли – попробую пересказать то, что поняла из его объяснений.

Клетки нашего организма, в том числе и клетки раковой опухоли, имеют свою фазу деления, фазу покоя, ну и соответствующие предфазы. Воздействие химии на раковые клетки происходит только в том случае, если сеанс терапии совпадает с фазой деления. Именно в эти дни злокачественные клетки под влиянием терапии гибнут. Если же фаза не совпала, это значит, что в тот день организм травили зря. “Желтая” и “красная” химии по-разному влияют на организм, и их действие не перекрещивается. Именно поэтому и есть смысл вливать все препараты одновременно в надежде, что хоть один из них да сработает. И снова мелькает в голове мысль, что не важно, какая метода, главное, чтобы она принесла избавление от болячки и полное выздоровление. Будем надеяться. Потому что думать, что не помогло одно, оттого и начали вливать второе, – слишком грустно и неоптимистично.

Итак, шесть химий и у меня позади. Кровь пока еще, конечно, не идеальна, да и по общему самочувствию я понимаю, что после всех вливаемых ядов организм совершенно не восстановился, но отступать некуда. Впереди хирургия. Да-да, на дворе почти октябрь, а мне пока так и не сделали операцию. В конце августа, когда я уже подготовила все документы, чтобы лечь в онкоцентр, в отделении маммологии произошло ЧП. Не буду писать о грустном. Все вы взрослые, все понимаете, что просто так процесс оперативного вмешательства на два месяца не останавливают. В отделении в эти семь долгих недель был карантин и санобработка. А мне, чтобы не терять время зря, провели две “красные” химии.

Сегодня надо забрать у хирурга список документов и анализов, необходимых для оформления госпитализации, быстренько за несколько дней обежать всех положенных врачей и начать собирать чемодан для поездки в маммологическое отделение онкоцентра. Я, конечно, знаю, что надо мной и моей идеей с чемоданом друзья потихоньку смеются, но, поговорив со многими уже лежавшими в отделении, я точно решила, что на побывку надо приезжать именно с чемоданом. И много одежды с собой необходимо собрать, и термос обязателен для вечернего чаепития, и ноутбук для того, чтобы днем работать, а вечером интересное кино смотреть. Да даже просто несколько бутылок питьевой воды и несколько рулонов туалетной бумаги куда-то надо сложить? А потом, уже по прибытии, в чемодан удобно прятать от проверяющих комиссий верхнюю уличную одежду. Сдашь пальто, как положено по регламенту, в гардероб – и на улицу уже прогуляться не выйдешь. А ведь захочется. Если уж ни куда-то далеко, так хоть на крыльце корпуса постоять, свежего воздуха между процедурами и перевязками вдохнуть. И не говорите мне, что я не права.

Вчера успела побывать у кардиолога. Она вертела в руках мою розовую шуршащую кардиограмму и непонятно вздыхала. “Что не так?” – спросила я. Мы с нашей молодой девушкой-кардиологом в поликлинике уже больше трех месяцев каждые две недели встречаемся, мы друг для друга почти как родные, я себе позволяю с ней немного панибратски разговаривать. “Не нравится мне ваш результат, – качает она головой, – никогда такого еще не было. Неужели сердце от агрессивного лечения сдается?” Я черчу пальцем по столу замысловатые фигуры: “Эээ… Помнится, я вчера в то время, когда ко мне датчики прикрепили, несколько раз прокашлялась. Уверена, что это именно мой кашель ритм и сбил. Вы же знаете, не подведет сердце, выдюжит”. Она снова вздыхает, смотрит на меня настороженно и подписывает разрешение. “Вам же там в клинике перед операцией еще раз кардиограмму сделают?” – аккуратно подстраховывается она вопросом. “Обязательно”, – киваю я уже на бегу и, торопливо кидая в сумку медицинские бумаги, выскакиваю из ее кабинета.